Сомниум - Александра Воронкова

Треугольные хижины уходили вереницей вдаль. Большинство из них мы отстроили совсем недавно. Во время урагана уцелели только те, что находились в небольшой впадине. Эти постройки заваливались на бок и были значительно повреждены водой. Их ветхие тростниковые стены разбухли, а в нескольких местах совсем прогнили.

На двух старых, заброшенных хижинах, будто сросшихся друг с другом у основания, поселилась вечнозеленая жимолость. Листья с желтыми прожилками вились по стенам, опутывая строения кудрявым коконом. Кустарник покрывали крупные цветы — одни цвета лимона, а другие, постарше, были ярко-медовыми. Цветы испускали приятный легкий аромат, и все вокруг: и воздух, и небо и горы позади, — казалось, утопало в оранжево-кремовом сонном закате.

Мы сидели в тени деревьев на раскаленной земле. Солнце уже собиралось свалиться за горизонт, оставались считанные минуты до прихода темноты. Это лучшее время суток. Цикады трещали все громче, готовясь вскоре уступить очередь сверчкам.

Я потянулся за следующей устрицей, но мои пальцы нащупали пустое дно корзины. Сложно выразить словами силу взметнувшейся в тот момент досады в моей груди. Свежие устрицы оказались удивительно вкусными и, разойдясь по рукам, были съедены вмиг. Я понял, что снова отправлюсь спать полуголодным, это уже вошло у меня в привычку.

— Давай, давай, давай, — вполголоса шептал Иннермост, подначивая белого хохлатого попугая.

Взъерошенный самец неуверенно топтался на ветке, а самка смело шла в наступление, рывками подскакивая к нему и пытаясь ударить клювом.

— Держи дистанцию, — протянул Энди.

— Смелее! — выкрикнул Иннермост.

Самка снова подскакивала к взъерошенному попугаю и долбила его по носу клювом.

— Так ты пойдешь в атаку или нет? — в нетерпении воскликнул я.

Самец иногда взлетал, неуклюже растопырив крылья, но тут же возвращался на прежнее место и снова начинал семенить.

— Так держать! — смеялся Эрроу, поддерживая отважную самку.

Она совсем затравила хохлатого, и он уже снова собирался раскрыть свои крылья.

— Эх, ну куда же ты, болван? — махнул рукой Иннермост вслед улетавшему белому попугаю.

Вдруг Энди достал из своей сумки длинное зеленое перо и, ехидно посмотрев на нас, попытался воткнуть его в свои волосы.

Раздались смешки.

— Где ты это откопал? — спросил рыжий, давясь от смеха.

— Где надо, там и откопал, а вам не дам! — ответил старый чудак, вставив перо так, что теперь оно свисало набок из его длинной шевелюры.

— Постой, дай взглянуть, — сказал Эрроу, вставая с земли.

Он направился к Энди. Тот, нахмурив лоб, слегка отстранился от него, но позволил парню потрогать хрупкую конструкцию на своей голове.

— Это очень похоже на перо из хвоста птицы Квезаль. Я видел тропических птиц в Доме Культуры как раз незадолго до того, как меня посадили.

— И что с того? — сердито хмыкнул Энди.

Эрроу с минуту теребил перо между пальцами, потом, выпустив его, молча отправился на свое место.

— Эта птица неспособна жить в неволе. Если посадить ее в клетку, она погибнет, — сказал он печальным голосом, когда снова уселся рядом со мной.

— Ей тут, наверное, неплохо живется, она ведь не знает, что это территория тюрьмы, — усмехнулся Иннермост, запустив конопатую руку в рыжие волосы.

Эрроу уткнулся подбородком в согнутые колени.

— Сегодня ровно год, как я в Эль-Пасо. Мне кажется, я никогда не смогу привыкнуть, я хочу на свободу, — вдруг произнес он.

«Ну и слюнтяй! Опять жалуется», — подумал я и предложил:

— Может, отпразднуем?

— К чему ты это сказал? — спросил он зло, повернувшись ко мне вполоборота.

— Так… А что еще сказать? — пожал я плечами.

— С тобой невозможно говорить о прошлом! Ты всегда уходишь от темы, — предъявил он мне с досадой.

— Не вижу никакой необходимости вспоминать прошлое.

— Но почему? — удивился он. — Ты ведешь себя так, будто и на воле не жил никогда, а родился здесь, в тюрьме!

— Аэр тут с детства живет, — посмеиваясь, вмешался рыжий. — Что ты от него хочешь?

У меня прилила кровь к щекам, и я вскочил на ноги. Стать посмешищем у всех на языках! Ну уж нет!

— Эрроу, ты жалкий трус, — сказал я со злостью, пытаясь овладеть ситуацией и отвести разговор от собственной персоны. Я стоял перед ним, а он продолжал сидеть на земле. — Ходишь тут со своей тоской в глазах, будто тебе делать больше нечего! Да всех тут тошнит от тебя! Просто никто не говорит тебе в лицо! — меня понесло, и я себя уже не контролировал. — Да если бы я тебя не тащил на себе, ты бы давно тут загнулся!

Он с презрением смотрел на меня снизу вверх и вдруг процедил:

— Признайся, ты ведь и сам мечтаешь о свободе…

Я почувствовал, как начал дергаться правый глаз, но вскоре неожиданно для себя рассмеялся:

— Да что ты знаешь о свободе? Ее нет! Система состоит из структуры, а структура это всегда обязательства и порядок!