Механист - Вадим Вознесенский

Для выбора правильной пропорции механист отключил талисман — Убийцы он в этом плане совсем не боялся. Накануне, обсуждая похожесть двух мужчин, Венедис заявила, что изнанка Убийцы еще похлеще, чем у Старьевщика, — если у одного представлялось муторное марево, то у другого — совершенное Ничто. Как будто нет его на самом деле — морок. Впрочем, даже у морока есть изнанка, а у Убийцы не было за душой ничего.

Выключение талисмана, как всегда, сопровождалось сдавливающим разум чувством, но, как ни странно, наведенные электропроводкой поля это давление смягчали и придавали сумбурному рисунку привычных сил некую геометрическую упорядоченность. Вик сложил в тигель отмеренные на глаз, на чуйку и на весах доли меди с оловом, плюнул в него по старинной традиции и, прикрывая глаза все теми же подаренными спутницей темными очками, склонился над горном.

— Думаете, ваше присутствие здесь что-то значит? — непонятно к чему вдруг осведомился Убийца.

В отместку Вик, орудующий на границе нестерпимого жара, тоже решил отмолчаться. Да пошел ты, герой в драных валенках, — сейчас он сам был богом. Богом огня и расплавленного металла. Наверное, Убийце и не нужен был ответ — он почти сразу ушел. То ли глубже в подвал, то ли наверх — Старьевщик не присматривался, был занят делом.

Остаток дня механист провел, шлифуя и подтачивая бронзовые отливки нужных шестеренок. Потом еще необходимо было выбрать подходящую пластину для сломанной гребенки и подобрать штифт определенной длины. Потом аккуратно смазать все, что уже, наверное, сотню лет нуждалось в смазке.

Вечером Старьевщик водрузил собранную заново шкатулку на полку. Венедис заметила:

— Что ты с ней сделал?

— Починил.

— Мер-сусне-хума эту сломанную музыку сильно утром играл, — вставил Килим.

Надо же, а механист не слышал — дрых без задних ног.

Зато на следующее утро его разбудили очень рано и очень жестко.

Необузданная сила вырывает Вика из постели, как тряпку, встряхивает и впечатывает в стену, сдавив шею раскаленными клещами. Только тогда механист может разлепить глаза и пытаться мыслить. Убийца держит его за горло, подняв на вытянутой руке, прижав спиной к перегородке, и в глазах хозяина дома разливается пустота.

Испугаться Вик тоже успевает изо всех сил. И страх придает уверенности.

Старьевщик двигает коленом в солнечное сплетение, одновременно — раскрытой ладонью снизу вверх в основание носа, а левой рукой — в распрямленный локоть Убийцы. На излом. Убийца чуть-чуть отклоняет голову, и ладонь механиста проходит в миллиметре от лица, еле-еле разворачивает руку, и кулак едва скользит по локтю. Свое тело в сторону мужчина не уводит. Колено обжигающе соприкасается с камнем.

Но Вик пробивает пресс нападающего — слишком хороша позиция для удара. Убийца запинается на вдохе, но хватка не ослабляется ни на мгновенье.

Смерть, смерть в глазах Убийцы.

Убийцы — чего уже там сомневаться.

Сбоку возникает Венедис, хозяин лениво двигает свободной рукой, и девушка отлетает в сторону, собирая по пути ломающуюся мебель. Сзади совсем обреченно, безнадежно тащит из чехла охотничий нож проводник Килим.

Вик знает, что после него умрут и девушка, и охотник. Это не предчувствие — это Смерть. В глазах Убийцы.

Все плывет, на душе легко-легко — мозгу достаточно совсем немного времени без кислорода, чтобы отчалить навсегда.

Надо же, как…

Слова.

Пустые.

Многочисленные.

И докучливые.

— Не убей… не убей!., не убей… остановись… дай… нам… тебе…

Тиски, сжимающие гортань, размыкаются, и Вик падает на бок, давясь соплями. Какой удобный пол. Какой вкусный воздух.

Все возвращается на круги своя. Картинка фокусируется, звуки обретают четкость. Вик слышит, как речитативом заклинает Венедис:

— Дай нам тебе помочь! Убийца, дай нам тебе…

Хозяин дома недоумевает:

— Ну ни хуя себе…

Кровь струится по рассеченной скуле девушки.

— …помочь!

Кто же знал, что Убийце ценна именно поломанная музыкальная шкатулка?

Тин-тин-тили-тили-дин…

Шкатулка и неваляшка больше не стояли на полке, но музыка, музыка звучала почти непрестанно — из темноты подвала. Вик туда больше не совался — и так понимал, что недавно в очередной раз прогулялся по грани. Но музыка-то звучала!

Было в ней что-то гипнотизирующее, механическое, живое и неживое одновременно.

А к вечеру Убийца появился перед гостями и обозначил готовность к диалогу категоричным:

— Валите на хер отсюда.

Надо было волочься через половину континента, чтобы вот так ненавязчиво получить пинок под зад, да еще на ночь глядя. С другой стороны — того, что просили, механист добился. Сдвинул взаимоотношения с мертвой точки. Как бы оно только боком не вышло.

— Помогите нам, а мы поможем вам.

Надо же — снова на «вы»… По крайней мере, Венедис не собиралась уходить. Убалтывать-то она умела — представлялась уже возможность убедиться. Вик решил не спешить собирать манатки, а послушать, про что станут говорить умные люди.

— Помочь мне? — Реакция Убийцы на раздражители присутствовала, и это не могло не обнадеживать.

А что? Спроси механиста, он бы тоже заявил, что хозяин нуждается в серьезной помощи. С головой у него не все в порядке — однозначно.

Венедис же затягивает песню про закупоренное место, про то, что напряжение достигло предела, что энергия умерших не находит выхода и само мироздание ищет способ избавиться от аномалии на своем теле, как от высохшей ветки.

— Да и фиг с ним, — лениво замечает Убийца.

Девушка отказывается понимать сказанное.

— Ветку, понимаете, всю ветку! Не знаю, что произошло с этим миром, но что-то случилось — старые Проводники Сил ушли из него, а новые не явились.

— Проводники?

— Боги, Драконы, называйте как угодно. Связующий элемент между Миром и Безграничным.

В глазах Убийцы мелькает что-то страшное, древнее и неукротимое.

— Драконов даже пришлось выпроваживать.

— Не знаю, не хочу слышать, дело в другом. — Венедис массирует виски. — Обычно такие сбои восстанавливаются самостоятельно. У вас есть нечто еще. Что-то или кто-то, как заглушка на горловине кипящего сосуда. Здесь нет естественного оттока — души не переходят на верхние уровни и разорвут мир изнутри, если Вселенная не раздавит его извне.

— Сложно, — вздыхает хозяин дома. — Я думал, ты просто попросишь меня кого-нибудь грохнуть…

Венедис плачет. Наверное, то, что она собирается сказать, слишком тяжело для нее самой. Конечно — это ведь ее религия.