Мученик - Энтони Райан

вопли, подчёркивавшие постоянные удары алундийских клинков, не оставляя мне сомнений, что настало самое опасное время. Однако, несмотря на всё яростное желание врагов прорвать наши ряды, ожидания снова привели их к неверным заключениям.

Как только Первая рота бросилась в брешь, военная логика диктовала, что они помчатся нам на помощь, добавив численности нашим рядам, и потому схватка превратится в состязание жестокой силы. По эту сторону городской стены защитники явно имели в нём преимущество, поскольку разом пройти через брешь могло лишь ограниченное количество человек. Однако никто в алундийских войсках не предвидел, что вторая волна атакующих не станет проходить через брешь, а полезет по ней наверх.

Вывернув шею, я удовлетворённо увидел, как поднимают лестницы и приставляют к северной оконечности бреши. Мне хватило времени мельком заметить, как Эвадина быстро поднимается на стену, а потом новая серия толчков снова переключила всё моё внимание на более неотложные заботы.

— Лучники, кру́-го́м! — крикнул я, и эти слова едва можно было расслышать за оглушительным грохотом множества людей, изо всех сил старавшихся убить друг друга. Мне пришлось крикнуть несколько раз, прежде чем приказ подхватили сержанты. Флетчман первым из лучников протолкался через третий ряд, кратко кивнул мне и подскочил, пуская стрелу с игольчатым наконечником прямо в лицо алундийскому солдату. Вскоре с другой стороны появились арбалетчики и стали пускать болты с близкого и смертельного расстояния. Когда противостоявшие нам воины получили первые раны, давление стихло, хоть и совсем ненадолго. А потом, под хор криков их сержантов и капитанов, они с новой яростью бросились вперёд.

Борьба тянулась ещё несколько изнурительных минут, мы в первых рядах отчаянно удерживали нашу стену, а лучники методично убивали солдат, которые стремились её пробить. Периодические взгляды на брешь подтвердили, что большая часть Первой роты уже взобралась на стену и пробивалась теперь по ней, встречая весьма слабое сопротивление. Сейчас состязание превратилось в гонку между алундийцами, отчаянно пытавшимися снести нашу опорную точку, и Эвадиной, старавшейся спустить Первую роту со стены, чтобы зайти им с тыла.

И огромное численное превосходство неизбежно заставило нас отступать. Мои сапоги скользили и скребли по окровавленным булыжникам, а алундийцы, хоть и падали один за другим от ударов лучников, но напирали с отвагой людей, которые знают, что поражение равнозначно гибели. Один воин с топором карабкался по стене щитов, по всей видимости не обращая внимания на арбалетный болт, торчавший у него из щеки. Он перевалился через барьер, рубанул по ногам арбалетчика и завалился на спину. Флетчман быстро прикончил его охотничьим ножом, пока тот не нанёс ещё урона.

Под новые крики алундийцев нас оттеснили ещё дальше. Рискнув бросить взгляд над кромкой щита, я увидел, что на многих разъярённых, перекошенных лицах передо мной нет шлемов. У некоторых — только мечи или топорики, и ни полоски доспехов. Из-за отчаянной необходимости алундийцы отправили в бой горожан. Те бросились на нас с той же яростью, несомненно, вызванной ужасом от того, что ожидало их семью и близких в случае нашей победы. Их отвага производила впечатление, но была растрачена понапрасну из-за совершенно неправильного понятой уловки противника.

Сначала толпа алундийцев стала подаваться справа от меня — стена щитов там настолько внезапно изогнулась вперёд, что в наших рядах открылась небольшая щель. Алундийцы могли бы легко ей воспользоваться, и тут бы нам и конец, если бы не шум с тыла, заставивший их развернуться навстречу новой угрозе. Поверх толпящихся тел я увидел длинную полосу качавшихся пик и опознал построение, применявшееся ротой Ковенанта в нападении. Пики скоро опустятся горизонтально, и выжившие воины и горожане окажутся запертыми между нашими щитами и Первой ротой. Из них одни отвечали с новой отвагой и метались между нами и приближающимся частоколом пик, а другие дрогнули, и некоторые даже побежали. Увидев в этом моменте переломную точку, которая бывает во всех битвах, я оттолкнул свой щит вперёд в беспорядочную толпу, выпустил древко и вытащил меч.

— Ко мне! — закричал я, подняв меч высоко над головой. — Сбор возле меня! Стройся копьём!

Я захлопнул забрало, как только Вторая рота ответила на мой призыв. Лестью было бы назвать построением хаотичное стадо, получившееся в итоге, но этого оказалось достаточно для атаки. Я размеренно побежал вперёд, рубанув мечом по шее воина, поднявшего алебарду, чтобы закрыть нам путь. Ему удалось отбить удар древком своего орудия, но Вдова врезала ему сверху по шлему боевым молотом. На меня набросился горожанин с копьём, извергая громогласный рык из перекошенного рта. Впрочем, его отвага и решимость не шли ни в какое сравнение с боевыми навыками, и потому легко было одним быстрым движением отбить копьё в сторону и рубануть мечом ему по плечу. Потом сражение разбилось на хаотичные схватки, что часто следует за решающим моментом, и от их уродливого хаоса время становится специфически эластичным. Некоторые из тех, кого я убил, казалось, умирали в течение долгих мгновений, медленными пируэтами отлетая от моего рубящего меча, и мои уши не улавливали их крики. А другие падали вмиг, и их кончину обильно сопровождал скрежет и хруст раскалываемых костей или бульканье крови.

За всё это время мне нанесли несколько ударов враги, которых я не видел, благодаря ограниченному обзору через щель моего забрала. Никаких повреждений я не получил, помимо всплеска головной боли и струйки крови из носа. Когда схватки вокруг поутихли и стали менее яростными, из узких улочек перед нами вылетел залп стрел и арбалетных болтов. Предсказание Уилхема насчёт качества моих доспехов подтвердилось, когда от кирасы отскочил болт, едва-едва поцарапав металл. Нескольким из моих выживших новобранцев повезло меньше, и мне пришлось приказать остальным поднять щиты.

— Сегодня впереди ещё немало драк! — сказал я, снова приводя их в некое подобие порядка. Когда ярость битвы временно стихла, моё настроение испортилось, и от возвращения головной боли уменьшилось терпение. Да и вид такого большого количества мёртвых и раненых, усеивающих мостовую, тоже гасило всякие триумфальные порывы.

— Ты ранен? — спросила Эвадина, когда её высокая фигура показалась из клубов дыма. В северных районах города бушевали пожары, предположительно вызванные огненными шарами, пущенными осадными машинами. Пламя бросало сбивающие с толку отблески на и без того уже кошмарную картину, а едкая мгла от него ещё больше добавляла общей неразберихи.

Эвадина остановилась взглянуть на моё перепачканное лицо, когда я поднял забрало, за которым из носа капала кровь.

— Это ерунда, — ответил я, вытирая лицо.

С её лица не сходила тревога и, вкупе с чуть удивлённо приподнятыми бровями, это заставило меня задуматься, не