Костер и Саламандра. Книга 2 - Максим Андреевич Далин

Окопный народ у лазарета не толпился, зато у стены, около штабеля гробов, на гробовой крышке сидел громадный жрун и пожирал из эмалированного таза какие-то кровавые ошмётки. Ричарду померещилась кисть руки с растопыренными пальцами – и он поспешно отвернулся, пошёл поискать свободного санитара.

А как нашёл – увидел, что и у этого глаза словно у отрубленной свиной головы.

– Чего надо? – буркнул санитар.

– Дружка повидать, – сказал Ричард. – Виксен из дома Осоки. Вчера доставили.

– Помер, – выдал санитар, не меняя тона.

– Как помер? – у Ричарда аж дух перехватило. – Он же в бедро был ранен…

– Ну да, – санитар начал раздражаться. – Кость раздробило. Стали резать ногу – помер на столе. Да что ты рот-то раззявил, первый раз замужем, что ли? Вчера дружки твои сплоховали, а рыбоеды, видать, подтянули артиллерию, двух Стражей кончили, да сегодня ещё одного – вот это беда. А вас, сухих, пригоршня на медяк идёт.

– А тебе жр… они дороже людей? – вырвалось у Ричарда, и через миг он об этом пожалел: ему показалось, что жрун, пожирающий куски тел, насторожился и прислушивается.

– Они-то воюют, а вы дурью маетесь, – отрезал санитар. – Чего стоишь? Иди себе. И нечего на него таращиться, понял? Чьё это было – тем уже не нужно. А ему нужно: его осколком задело.

Ричарду стало худо от нестерпимого отвращения, даже более острого, чем страх. Он вздохнул и побрёл было прочь, но тут его остановил другой санитар. У этого глаза были чуть живее.

– Эй, деревенщина! Пойдём со мной, поможешь перетащить кой-что.

Ричард чуть пожал плечами и пошёл. За лазаретом на земле лежали грудой стянутые в скатки больничные матрасы.

– Перетащишь под крышу, а то отсыреют, – сказал санитар. – Нынче в нашем ведомстве бодрых нет, а мне надрываться никакого резону. И руки мёрзнут. Сделаешь – плесну сбитня, так и быть. Сладкого, как для раненых.

– Хорошо, – сказал Ричард и поднял пару матрасов. Спина и плечи отозвались глубокой тянущей болью, напомнили вчерашнее, но Ричард только сдвинул лопатки. Это не имело значения. – Куда нести?

Санитар взглянул на его руки – и вдруг его глаза ожили:

– Вот сюда заноси, складывай в тамбуре… а хороши у тебя перчатки, солдат. Домашние?

Отличные перчатки из козьей шерсти и тёплые носки прислала из деревни мать, она мастерски вязала. Ричард кивнул.

– Слушай, парень, – окончательно оживился санитар, – сменяемся? На целое кольцо колбасы, вяленой, из Дальних Пущ, а?

– Не могу, – сказал Ричард. – Подарок.

– И бутыль самогона, – шепнул санитар. – Четвертную. От сердца отрываю.

Ричард покачал головой.

– С дружком бы выпил, – сказал санитар. – Я ж слышал. Ты этого дылду искал же? С дырой в бедре? – и перешёл на совсем неслышный шёпот: – Он здоровенный, его Горан с особистами на кости для жрунов пустить хотели, пленных нынче нет, а тут туша подходящая, но ведь можно и договориться. У меня свояк на санитарном поезде, сегодня к пяти пополудни будут.

Ричарда кинуло в жар. Он хотел бы многое сказать, но взял себя в руки и кинул со всем равнодушием, какое смог изобразить:

– Врёшь.

– Да вот те Сердце и Роза! – забожился санитар. – Идём!

Ричард бросил забытые санитаром матрасы и пошёл за ним, надеясь, что санитар не заметит, какое впечатление произвели его слова.

В лазарете было одновременно душно и холодно. Запах карболки, чёрного бальзама для гноящихся ран, крови, пота, человеческой боли стоял стеной, дышали десятки людей – но почему-то это не делало помещение теплее. Раскладных коек хватило счастливцам, менее счастливые лежали на матрасах, брошенных прямо на пол, а совсем уж невезучим достались плащ-палатки – это, видимо, для них привезли матрасы, что лежали сейчас на дворе под снегом.

И небритую осунувшуюся физиономию Вика Ричард узнал издали.

– О! – сказал он радостно. – Ты впрямь ещё жив, жеребец? Счастливчик, домой поедешь.

– Так и ты жив, дохляк, – выдохнул Вик и добавил в тоске: – Не поеду. Не берут меня на сегодняшний поезд, фельдшер сказал.

– Берут, – сказал Ричард. – У меня всё схвачено.

И переглянулся с санитаром. Санитар с готовностью кивнул.

– А ты жох, – сказал Вик с уважением.

– Отдыхай, – улыбнулся Ричард. – Организуем.

– Ну что? – с надеждой спросил санитар.

Ричард снял перчатки и отдал их Вику.

– Отдашь вот этому из окна вагона, – сказал он. – Он ещё обещал колбасу и бутылку крепкой. Тебе пригодится.

– А ты и впрямь жох, – приблизительно с таким же уважением протянул санитар.

– С волками жить – по-волчьи выть, – хмыкнул Ричард.

– Повезло дылде, – сказал санитар насмешливо.

Ричард не удостоил его ответом.

Он ещё заходил на двор лазарета, поглядеть, как раненых грузят в конные фуры, чтобы везти к железной дороге. Убедился, что Вика отправляют со всеми. Это несколько утешило Ричарда, но его нестерпимо терзала мысль, что Вика-то он вытащил – а какого несчастного солдата переделают в тварь вместо Вика?

Я служу аду, думал Ричард, и ему хотелось выть от нестерпимого ужаса и тоски. И парни служат аду, думал он, кусая губы. Умереть – ещё полбеды, все умирают… но если вот такое сожрёт твою душу… Лучше пуля, осколок, что угодно. Лучше валяться вмёрзшим в кровавую грязь на нейтралке. Лишь бы не жратва для жрунов.

В тот день он практически решил умереть. Не беречься – ради чего беречься? Ради того, чтобы подольше участвовать в этом кошмаре? Ради того, чтобы попасть в пасть жруна? Или просто постепенно превратиться в полуживую тварь с глазами мороженой курицы?

Пусть ад выясняет отношения без меня, думал Ричард. Мы всего лишь пылинки, несчастные щенки, которых бросили на рельсы, – а с двух сторон летят два адских паровоза, чтобы столкнуться и разбиться вдребезги. Всё равно телу не уцелеть.

Но душа…

Последнее же, что осталось.

И не убивать таких же несчастных бедолаг с другой стороны – их ведь тоже небось бросили на эти рельсы, не спросив согласия…

Ночью отделение Ричарда расставили на посты – около склада с боеприпасами и около склада, где хранились банки с серыми и порой отдыхали жруны.

К ночи погода окончательно испортилась. Началась метель. Ветер выл и стонал на сотню ладов, нёс мокрый снег и яростно швырял его в лицо – до весны оставалось совсем немного, но зима и знать того не хотела. Фронт глухо ворчал в ночи, но далёкой канонады было почти не слышно за воем и свистом ветра. Единственный фонарь у склада вьюга трепала так, будто хотела сорвать его совсем.

Ричарду было очень