Брелок желаний - Георгий Александрович Егоров

— Сначала всё расставим по местам, — сказал я.

— Уточни, пожалуйста. Я записываю, — съехидничал Григорий, и откровенно расхохотался. Настолько громко, что Боб, сидящий через проход, встрепенулся, чуть не упав со своего сиденья.

Пайка лишь всхрапнула во сне и перевернулась, укрывшись шарфом. Она после концерта была никакая. Я представлял, что такое — два часа прыгать, петь и выжигать спецэффектами сцену, как будто это финал Олимпиады. Но шоу вышло фантастическим. Япония была в восторге. Сети трещали от просмотров, YouTube не справлялся с потоком лайков, а фанаты уже скупали мерч с её лицом. Всё окупилось с лихвой.

— Нам нужно в Смоленск, — сказал я. — И именно там, на родной земле, активировать последний брелок. Если мир после этого загнётся — пусть мы хотя бы умрём дома.

Григорий фыркнул, поправил хвост:

— Смоленщина никогда не была моей родиной. Я ориентал, дорогой мой. Восток — моя кровь, моя философия. Если уж и умирать, то на Тибете. Или на Великой Китайской стене. Сесть, свесить лапы, закусить шавермой и уйти сытым и счастливым.

— У тебя, я смотрю, планы завиральные.

— Я кот. У меня вообще всё завиральное.

Он улыбнулся. А я посмотрел в иллюминатор на просыпающуюся Японию, и вдруг почувствовал, что скучаю по дому. По школьному двору. По запаху кухни. По-маминому «ты опять в своих кроссовках в грязь полез?!» И понял — всё правильно.

Если и есть точка, где всё должно закончиться, то только там, где всё и началось.

***

— Нет. Нет, и ещё раз нет! Какого чёрта я забыла в твоём Смоленске?! — Пайка вопила на весь салон самолёта, как будто пыталась перекричать не только рев двигателей, но и здравый смысл.

Я вздохнул и сцепил руки в замок — как шпион, пойманный между двумя ядерными державами. — Потому что, — начал я с голосом, каким говорят с сумасшедшими и котами, — мы с Григорием приняли волевое решение: провести слияние последнего брелока на Смоленщине. Так сказать, вернуться туда, где всё началось.

— С чего ты вообще взял, что всё началось в Смоленске?! — Пайка уставилась на меня с таким лицом, словно я только что предложил ей возглавить туристическое агентство в аду. — Брелок мой. И всё началось в Москве, если уж быть точным. В двушке на «Октябрьской».

— Пайлуша, ну не кипятись, — я попытался вложить в голос как можно больше уюта. — Мы съездим по-быстрому, сделаем дело — и получим ответы от Древней Расы. Пошаманим и домой. Ну, или хотя бы в Казахстан.

— Да я не понимаю! — Она развела руками, будто пыталась раздуть пожар нелогичности. — Нахрена нам переться в этот твой... Музей Советской Безысходности, если можно просто сесть где-нибудь на лужайке и там всё сделать? Что с вами не так? Вы что, сентиментальные? Боб, ну скажи ты им!

Боб, стоявший чуть поодаль и ковырявший пальцем в замке от наручников, медленно повернулся. Его взгляд был печальным, будто он уже всё понял и просто ждал апокалипсиса.

— Моя миссия теперь — кот, Пайлуша, — сказал он с оттенком торжественности, будто объявлял себя королём Ватикана. — Я обязан охранять его до конца его дней. И... я больше не хочу быть овощем. Мне не понравилось.

После этого он опустил глаза в пол и замолчал. Пайка резко повернулась ко мне, зрачки сверкали, как кнопки саморазрушения.

— Вы что, сговорились, да?!

Взвизгнув, она рухнула на кресло, скрестила руки и надулась. В буквальном смысле — ей это удавалось.

Я попробовал её успокоить. И так подошёл, и этак — подмигнул, улыбнулся, даже нашёл где-то жвачку и предложил, как жест мирного договора, но она демонстративно уставилась в иллюминатор и выпрямилась, как статуя несогласия.

— Если вы оба сейчас не угомонитесь, — внезапно заговорил Григорий с заднего сиденья, — я проведу слияние прямо в этом чёртовом самолёте.

Кот, как всегда, был категоричен и обречён одновременно. Он попятился к хвостовой части, будто чувствовал, как сходит с ума и сейчас сам в себя укусит.

— Не надо было думать о слиянии... Какой же я идиот... Но теперь поздно. Всё началось.

— Что началось?! — одновременно спросили мы с Пайкой.

— Что, что… Вы тупые, что ли?! — Гриша шипел, как кипящий самовар. — Мой брелок администратора... он поглотил последний ключ. И теперь...

— И что?! — Пайка почти вскочила.

Все обернулись. Даже стюардесса на секунду перестала следить за кнопкой "не курить". Самолёт, казалось, завис в напряжении. Воздух стал разреженным, как будто кто-то выключил гравитацию, но оставил тревогу. Григорий вздохнул. — Ни хрена. От слова "совсем".

Он не успел закончить — как его брелок, мой, и бывший Пайкин вдруг вспыхнули неоновым светом. Луч света ударил в потолок самолёта, пробил обшивку и рванул вверх, словно хотел передать привет Юпитеру.

— Что за херня?! — вырвалось у меня. — Из-за этого светового шоу нас Прайд точно засечёт и превратит в фарш! Походу Древняя Раса нас не благословила — она нас слила! Им не нужен был наш прогресс, им нужна была жертва. Шоу. И мы в главной роли.

Григорий рухнул в кресло. Закрыл лапами морду. — Что мы наделали… — его голос звучал, как предсмертная исповедь. — Мы сами подали сигнал. Мы активировали обряд уничтожения. Мы…

И тут поток света резко оборвался. Словно кто-то, наконец, вспомнил выключить чайник. Кот застыл. Глаза бегали влево, вправо, как у сломанного сканера. Его усы дрожали, рот был приоткрыт, будто он вот-вот что-то скажет — или уже сказал, но сам не понял.

— Кто вы? — прошептал он, и салон накрыло молчанием.

Только где-то в начале самолёта тихо пукнул Боб от напряжения.

— Простите, — шепнул он, сжав ремень. — Это был защитный выстрел.

— Лучше бы ты молился, чтобы это был единственный пук, — отозвался Григорий. — Потому что сейчас они нам ответят.

«КАК НАС ВСЕХ НАХЛОБУЧИЛИ»

Когда погас свет и замолк брелок, Григорий замер. Он сидел, не шелохнувшись, словно каменный сфинкс, поставленный в самолёт по ошибке древнеегипетских авиаконструкторов. Только одно ухо у него