Царевич Алексей: Золото Стеньки - Игорь Черемис

— Потешных полков, — подсказал я.

— Да, потешных… как ты сказал? Преображенского и Измайловского? Вот их и создавай, указ я подпишу. Предприятия на паях со Строгановыми разрешаю — но прежде чем нести им деньги, поговори с Алексеем Никитичем Трубецким, он хорошо их вотчину знает, подскажет что-то полезное. Освоение Дона… Крепость ту возьмем, нечего воровскому гнезду у нас под боком крепнуть. Потом посмотрим, что казаки сделают, как татары… Всё?

Я прикинул — царь одобрил все мои предложения, пусть и не полностью. Хотя появление в схеме со Строгановыми Трубецкого-старшего могло говорить о многом — всё же Алексей Михайлович не мог сам давать деньги на развитие производств. Он мог награждать тех, кто это делает. А вот Алексею Никитичу это было вполне по чину.

— Нет, государь, — я выдержал его взгляд. — Нужны школы — для пушкарей, для моряков. Толк от них будет не скоро, но начинать надо сейчас. Мои Иваны — из Одоевских и Долгоруковых — проявляли интерес к устройству «Орла», думаю, им по душе придется узнать, как управлять такими кораблями. Пушкари умелые есть, но у каждого свои секреты, да и сами длинные пищали — одна другой длиннее. Нужна наука, математика. За границей это давно поняли, там самоучек уже и нет, все по цехам да у мастеров обучаются. Отстанем, отец!

Царь мрачно кивнул.

— Да, знаю о таком измышлении у немцев, полезное дело, — сказал он. — Что ж, на школы тоже дозволение дам, но учителей ищи сам и корми за свой кошт. А про «Орла» что думаешь? Нужны нам такие корабли?

— Для учебы — да, обязательно, — кивнул я. — Для Каспия — избыточно, там для него противников нет. В Европе для морей и малых озер сейчас делают канонерские лодки — галера с одной мачтой и одна или две пищали длинные. Вот таких надо бы побольше, чтобы по Волге ходили, караваны купеческие охраняли и разбойников гоняли. Они и в море могут до персов дойти, если нужда будет, но на реке им никто не противник. Если ты не против, я мастеров из Дединово заберу, пусть эти канонерки строят, не сильно они от стругов отличаются. [1]

Царь снова замолчал, но кивнул, подтверждая договоренность. А я подумал, что надо бы как-нибудь вбросить сюда термин «дипломатия канонерок» и разъяснить его боярам в думе. Если пара канонерок прибудет под Черкасск, казаки быстро поймут, что означает «железный кулак в бархатной перчатке», как говорил какой-то англичанин. Да и на Днепре с Западной Двиной потом можно поиграть мускулами.

Но не сейчас, очень не сейчас. Пусть сначала скажут своё слово геологи Строгановых.

* * *

Из всех моих придумок пока что лучше всего прижился рупор. Через Дорманна он попал в Немецкую слободу, а оттуда, насколько я был в курсе, разошелся по всей Европе — вернее, куда-то он ещё плыл, а куда-то уже прибыл, наделав фурор. Он даже похвастался письмом, которое ему прислал некий англичанин — тот писал, что думал в схожем направлении, но считал, что нужно делать рупоры из стекла, как материала, более склонного к резонансу. Наши изделия были медными, так что этот англичанин, видимо, вынужден был полностью менять свою теорию. [2]

Сшитый мастерицами из Черкизова шелковый шар метрового диаметра с подвешенной к нему горелкой на бакинской «нафте» честно поднялся на десяток метров, провисел там положенное время, пока горючее было, а потом аккуратно опустился на землю. Больше всего он понравился Симеону, который умирать не собирался, а развлекался, как любой пацан неполных пяти лет — то есть с визгом убегая от гонявшихся за ним нянек, сестер и тетки. Впрочем, я так и не придумал, что с ним делать дальше — забава забавой, а для дела не приспособить. Трубецкой обещал тоже подумать, но пока молчал.

Горелка пока не прижилась, но это было понятно — была ручной работы, стоила как самолет и выпускалась крайне ограниченной партией; к апрелю 1670-го на складах, если можно так выразиться, лежало всего десяток штук. Стёкол к ним не было — я специально съездил на царский стекольный заводик в Измайлово, но дружбы с тамошними мастерами не получилось. Мой заказ выходил слишком сложным для их производственных возможностей, а само стекло получалось очень хрупким и не жаростойким. После того, как второй стеклянный колпак лопнул чуть ли не у меня перед глазами, я решил поберечь тело наследника и прекратил сомнительные эксперименты. К тому же горящая нефть создавала непередаваемую атмосферу, находиться в котором совсем не тянуло.

Зато я нашел медных дел мастера — он жил в Марьино, том самом, что царь своей волей отписал Попову, так что с переходом в зарождающийся ремесленный городок у Преображенского дворца проблем не было. Разве что я не стал таиться, честно признался стрельцу, зачем мне этот мастер нужен — и пообещал долю, если моя затея выгорит. Но уже первые опыты заставили меня выкинуть половину схем парового двигателя, а над второй половиной серьезно подумать. Но сам мастер говорил, что диковинка, в принципе, может получиться рабочей — так что я снабдил его материалами и зарплатой и заключил что-то вроде контракта на год. Очень мне нравилась идея буксира, который будет таскать купеческие дощаники вверх по Волге — разумеется, за небольшую денежку, не бесплатно же. Правда, я ещё не обдумывал последствия такого технического прорыва — не исключено, что ушлые голландцы или англичане успеют первыми, и я увижу какой-нибудь «Дредноут» на рейде Стамбула.

К апрелю я вообще уверился, что у меня есть не только этот год, но и ещё много лет — хотя, конечно, даже царевичи не застрахованы от разного рода случайностей. Неведомая хворь прошла разом где-то в середине февраля, так что на Масленицу я ел блины вместе с другими обитателями дворца, раздавал подарки жителям слободы и честно отстоял службу в храме Преображения.

Даже эксперимент с картошкой я посчитал успешным. Евдокии не удалось уморить растение до конца, несмотря на все усилия, которые приложили к этому она сама и подотчетные ей приказчик и крестьяне, с двух мешков они собрали пять, чему очень удивлялись, а картошка проявила чудеса стойкости и померзла в холодном погребе не вся. Так что в феврале я