Изгнанник Ардена - Софи Анри (российский автор)

Наконец она встретилась с ним взглядом и, казалось, поняла, что он обо всем догадался.

– Ты что, подслушивала?

Адалина тяжело сглотнула и, опустив голову, пожала плечами.

– За неделю до свадьбы Стефана я случайно проходила мимо твоих покоев и услышала музыку. – Ее голос звучал неуверенно, будто она признавалась в страшном преступлении. – Она так зацепила меня, что я забыла, куда и зачем шла. Так и стояла посреди коридора. Только когда мелодия оборвалась, я заметила, что по щекам катятся слезы. Это было самое прекрасное, что я когда-либо слышала. – Адалина грустно улыбнулась и осторожно провела пальцем по черной клавише. – Каждый вечер я приходила к твоим покоям и, пока ты играл, записывала ноты на слух. Но до конца записать мне так и не удалось.

– Когда ты подошла ко мне на свадьбе, чтобы пригласить на танец, ты уже знала, что тот горе-музыкант – я?

Адалина смущенно кивнула.

Тристан не мог разобраться в собственных чувствах. Злило ли его то, что она посмела подслушивать и записывать музыку, которую он писал для другой, или же роднило с ней еще сильнее?

– Да, знала. Но после свадьбы перестала ходить к тебе.

– Почему?

Адалина помрачнела.

– Помнишь, я попросила тебя помочь моей сестре, когда ее избивал муж?

Тристан кивнул. Конечно, он помнил, как разукрасил толстощекую морду того ублюдка и пригрозил ему жестокой расправой, если он посмеет еще раз поднять руку на собственную супругу.

Адалина горько усмехнулась.

– На следующий день Эстель отдала мне платок, который ты одолжил ей, когда она плакала, и потребовала вернуть тебе.

Тристан недоуменно нахмурился. Он никак не мог понять, почему Адалина грустила. Ее кожа покрылась мурашками, и он невольно прижал ее к себе.

– Почему не вернула?

Адалина прикусила губу и посмотрела ему прямо в глаза.

– Потому что перед этим она ударила меня по лицу и назвала безмозглой малолеткой за то, что я вмешалась в их супружеские дела да еще и впутала принца чужого королевства. Мне было обидно и стыдно. И я… – Она передернула плечами и нарочито небрежным тоном продолжила: – Я была ребенком, меня грызла вина, и я решила, что достойным наказанием будет так и не дописать композицию, которую я полюбила всем сердцем.

Внутри Тристана все перевернулось. В словах Адалины слышались тоска и разъедающее душу одиночество, которое преследовало ее с самого детства. Он не знал, какие слова способны выразить искреннее сожаление, поэтому прижался губами к ее плечу со всей нежностью, на какую только способен. Кожа Адалины была бархатистой и мягкой. Он проделал дорожку невесомых поцелуев по шее и остановился на щеке. Адалина обняла его, зарывшись пальцами в волосы, но в ее жесте не было ни намека на страсть и похоть. Лишь молчаливая поддержка и благодарность.

– Полюбила всем сердцем? – нарушил молчание Тристан и улыбнулся уголком губ.

– Твою композицию, не тебя, – фыркнула Адалина, а потом серьезно спросила: – Ты написал ее для нее?

Тристан сразу понял, кого она имеет в виду. Рука невольно потянулась к медальону, но его не оказалось на шее.

– Он в комнате, я сорвала его. Случайно, – будничным тоном сказала Адалина, но ему показалось, что на последнем слове ее голос дрогнул.

– Да, для нее. – Он с печалью и безысходной тоской посмотрел на клавиши пианино. – Знаешь, я часто ездил в Арден и слушал, как она играет на званых ужинах и балах. Анна была очень талантлива. И я каждый раз надеялся, что она сыграет мои композиции, которые я отправлял ей в неподписанных конвертах. Но она этого не делала, хоть и понятия не имела, что их автор я. Она до последнего была уверена, что это Уилл, но почему-то все равно не играла. А я мечтал хотя бы раз услышать свою музыку в ее исполнении.

Тристан не понимал, зачем рассказывает ей все это, зачем обнажает душу с уродливыми шрамами.

Адалина ничего не ответила. Вместо этого, не слезая с его колен, повернулась к пианино лицом и снова заиграла. Тристан уткнулся лбом в ее плечо и крепче обнял руками узкую талию.

Стоило ему закрыть глаза, как в сознании всплыли воспоминания, которые он упорно держал на замке и похоронил во мраке погибающей души. В каждом из них была белокурая девушка – такая хрупкая и нежная, словно сотканная из солнечного света. Вот она улыбается и звонко смеется. Играет на пианино и смотрит на него открытым и доверчивым взглядом, готовая без страха и сомнений вручить ему свое сердце. Вот она кружится в танце с Уиллом, до боли красивая и счастливая. А тут она плачет.

Тристан плакал вместе с ней, вернее, с ее блеклым образом из тускнеющего воспоминания. Плакал бесшумно, роняя слезы на хрупкое плечо той, которая играла мелодию его первой любви. Плакал впервые за долгие годы и не пытался сдержать слезы.

Мелодия прервалась, погружая комнату в давящую тишину.

– Дальше я не знаю нот, – тихо и ласково сказала Адалина. Она знала, что Тристан оплакивает свою потерянную любовь, но не оборачивалась. Понимала, что он не хотел бы, чтобы его видели в таком состоянии. – Ты не поможешь?

Тристан сморгнул слезы и пелену с глаз, а потом со смесью страха и волнения посмотрел на клавиши.

Он не играл много лет. Не мог и не хотел, потому что душа его больше не пела – там было удушающе пусто и тихо. Но сейчас, чувствуя исходящие от Адалины волны тепла, вдыхая пряный аромат корицы и яблок, он внезапно услышал едва уловимые трели в недрах гибнущего сердца. Словно оно пробуждалось от глубокого и долгого сна. Словно еще было способно что-то испытывать. Жить и творить.

Тристан положил пальцы на прохладные клавиши и, глубоко вздохнув, заиграл композицию с самого начала. Музыка получалась нестройной, он спотыкался на нотах и злился из-за этого, но потом тонкие белые пальцы Адалины опустились рядом, и они заиграли в четыре руки. С каждым аккордом его игра становилась увереннее, а во мраке тлеющей души все ярче загорался крошечный огонек. Его сердце билось в такт мелодии, и она становилась все громче под его пальцами, которые не забыли, по-прежнему говорили на языке музыки и помогали облегчить груз пережитых испытаний.

Когда они дошли до той партии, которую Адалина не знала, Тристан продолжил один – и больше не ошибался. Играл уверенно и легко. Улыбался сквозь слезы. Словно