На Литовской земле - Борис Владимирович Сапожников

— Я не стану якшаться с теми, кто за второго вора стоял, — покачал головой я, — и о том всем говорил прежде. Да и поздно уже, пан Лев, когда земли Вишневецких разоряют лисовчики и охотники из Литвы, да ещё и казаки вот-вот восстанут, если это, конечно, случится. Нет, пан Лев, Вишневецкие нам уже только враги, никак их в наш стан не перетянуть, даже если бы я хотел это сделать. А я, повторюсь снова, делать этого не желаю и не стану.

— Братья Збаражские вряд ли приедут, — заметил Острожский. — Они прочно с Короной повязаны и о литовской своей крови позабыли давно. Старший, наверное, уже каштелянство в Кракове получил. Он ведь давно хотел эту должность для себя и интриговал против меня в Варшаве. Другие же слишком мелкие птицы, чтобы на титул великого князя претендовать, не пойдёт за ними никто, и денег у всех этих Воронецких с Порыцкими не хватит, чтобы с нами потягаться.

— И как вы предлагаете бороться с Вишневецким? — поинтересовался у него я. — Одного мы на поле боя разбили, с другим так не получится.

— Он опаснее своего кузена, — заметил Сапега, — пускай и происходит из младшей ветви рода. Как видите, он не поспешил в Варшаву, решил, видимо, что и Константина королю довольно будет. Если сможет тот успеха добиться, так честь всему роду, а коли лоб расшибёт, как оно и вышло, так можно и на другой стороны сыграть.

— Весьма ценное замечание, пан канцлер, — кивнул я, — но оно нам никак не помогает.

— Тут только на Сагайдачного надеяться, — развёл руками тот. — Ежели вспыхнут владения Вишневецких в Малопольше, ему станет не до великокняжеской короны.

— На это надеяться не стоит, — развёл руками Ходкевич. — Черкасы, конечно, народ буйный и склонный бунтовать, однако и ненадёжный вместе с тем. Что на уме у того же Сагайдачного, никто не предскажет. Он может выслушать наших людей, а после головы их в Варшаву отправить, чтобы снова стать гетманом с позволения польского короля.

— До сих пор, — поддержал его Януш Радзивилл, — никаких вестей о бунте в черкасских землях нет.

Новости оттуда мы получали регулярно. Их несли казаки, решившие вступить в наше войско. Таких было не так чтобы много, однако тонкий ручеёк с тех земель не пересыхал никогда. Благодаря ему мы хотя и с известным опозданием, но были в курсе того, что творится на юго-восточной окраине Польского королевства.

— Раз на это надежды пока нет, — кивнул я, — либо она призрачна, то вопрос мой так и остался без ответа.

— Это будет битва политическая, Михаил Васильич, — развёл руками Сапега. — Такого в Московском царстве быть не может, там давно уже заведён порядок такой, что всякий борется за место поближе к царю. У нас же всё совсем иначе, как у romani[1] заведено, и ведётся часто борьба меж равными за то, кто станет среди них первым. Помните, Михаил Васильич, кровь Гедемина не даёт Вишневецкому никаких преимуществ перед вами. И права ваши на литовский великокняжеский стол точно такие же как у него. Давно уже не по крови, но по силе человека и его союзников счёт на сеймах идёт.

— А кто из магнатов литовских может выступить в его поддержку? — поинтересовался я, и тут же все взгляды упёрлись в Ходкевича.

К чести гетмана он выдержал их, не моргнув глазом, а потянув приличествующую паузу, ответил мне и сразу всем присутствующим.

— Пускай Адам Вишневецкий и женат на моей сестре, — произнёс он, — для меня это ничего не значит. Я отправил свою булаву Жигимонту Польскому и снова приму её лишь из рук великого князя литовского, выбранного сеймом, а не отправленного к нам из Варшавы.

— Так ведь Адам Вишневецкий, — возразил я, — может и свою игру вести, пожелав лично возглавить наше дело и приняв на себя великокняжеский венец.

— Род его разделён меж Польшей и Литвою, — тут же нашёлся Ходкевич, — и нет ему веры.

— Как и ваш, пан Ян Кароль, — глянул ему прямо в глаза Януш Радзивилл. — Ведь родной брат ваш, Александр, нынче отчаянно борется в Варшаве за королевское внимание, возжаждав получить булаву польного гетмана. Люди его, покинувшие вместе с ним Литву, на каждом углу в Варшаве кричат, что Александр-де разобьёт нас и вернёт Литву в материнское лоно Речи Посполитой. А вас, пан Ян Кароль, притащит королю на аркане вместе с нами всеми и бросит к подножию трона для суда.

— Вы знаете, пан Януш, — на сей раз отвечая Ходкевич побагровел, — что я со старшим братом своим давно не в ладах. В то время как Вишневецкие всегда выступали единым фронтом.

— Да уж, — усмехнулся, пойдя на попятную, Радзивилл. Наверное, понял, что перегнул палку, почти открыто засомневавшись в преданности Ходкевича, — с теми землями, какими владеют Вишневецкие, у них никогда не пойдёт спор о наследстве.

— Не время ссориться, панове, — оборвал их я, — словно бояре в царской думе. Мы сейчас должны единым фронтом выступить всюду: и на войне, и особенно на сейме. Как бы ни был богат Адам Вишневецкий, даже всех его денег не хватит, чтобы купить шляхту одному. Его капиталу не сравниться с нашим общим.

— Не так уж он и велик, — вмешался обычно молчавший подскарбий Волович. Старик присутствовал на большей части наших совещаний, однако предпочитал помалкивать, пока не доходило дело до его прямых обязанностей. А вот сейчас речь зашла как раз о деньгах, его, можно сказать, вотчине. — Я про наш общий капитал говорю, панове. Сейчас все дела в Литве ведутся только на частные деньги, включая великокняжеские, конечно. А вот казна давно пуста, потому что ни ломанного гроша мы не получаем. Земли не разорены, однако налоги и пошлины просто оседают в карманах шляхтичей-землевладельцев и тех магнатов, что не перешли на нашу сторону. Но как долго мы сможем за собственные деньги вести войну, я не могу сказать, ведь я всего лишь подскарбий великий литовский и распоряжаюсь одной лишь пустотой в казне великого княжества.

— И всё же, — гнул своё я, — Вишневецкому не привести с собой достаточно сторонников и не купить стольких, чтобы голоса их перевесили наши. На что он может надеяться? Ради чего явится в Вильно на сейм, если на победу ему рассчитывать нет смысла?

— Затянуть сейм, — ответил князь Януш Радзивилл. — Пока шляхта будет в Вильно бряцать саблями, мы не сможем нормально готовиться к грядущей войне. Вишневецкий потянет время, поиграет в democratia romana,[2] а