Когти Тьмы - Семён Нестеров

стеклянный, нечеловеческий взгляд. Лишь когда дверь закрылась, он смог почувствовать себя спокойнее. Чародей стоял посреди тихого двора, а холод свиткового заклятья медленно отпускал его душу, которая будто была испачкана содеянным. Тишина монастырского двора была оглушительной. Она давила на уши после постоянного гула ветра в ущельях, звона стали и гортанных криков орков. Воздух, густой и сладкий от аромата цветущего винограда и подстриженных трав, казался неправильным, приторным, почти ядовитым. Сделав несколько вдохов и выдохов, он, наконец, пришёл в себя и заметил, что стал предметом внимания всех обитателей монастыря. Но вместо радости от встречи с товарищами по ордену, он ощутил лишь разочарование и даже злость.

Каждый аккуратно подвязанный куст, каждый ровный ряд репы на огороде вызывал у Мильтена приступ глухой, бессильной ярости. Он пошёл по вымощенной камнем дорожке, а ему хотелось растоптать эти идеальные грядки, разворошить муравейник этого лицемерного, сытого спокойствия. Теперь он понимал паладинов. Понимал их сдержанную неприязнь, их усмешки, их взгляды, полные презрения к «монастырским крысам». Они сражались и умирали в грязи, в крови, под стрелами и топорами, в то время как здесь, в нескольких днях пути, другие «служители Инноса» вели дискуссии о сортах винограда и точности молитвенных ритуалов. Его собственная, недавняя мечта остаться здесь, забыться в изучении фолиантов, теперь казалась ему слабостью, почти преступлением.

Шаги его были медленными и тяжёлыми. Истощение валило с ног, земля уплывала из-под ступней. Он не сразу заметил приближающуюся фигуру в алых одеждах мастера огня.

— Брат Мильтен, — голос Горакса был спокоен и бесстрастен, как всегда. Его пальцы легли на локоть мага, придерживая, поддерживая. Касание было прохладным и безличным. — Добро пожаловать. Выглядишь ты… измотанным. Позволь, я провожу тебя в келью.

— Новости… — прохрипел Мильтен, пытаясь выстоять под этим взглядом, полным ложной, как ему казалось, заботы. — Из долины. Нужно немедленно к магистрам. Орки, драконы… Добыча руды невозможна. Лорд Гаронд…

— Магистры сейчас не в церкви, — мягко, но не допуская возражений, перебил его Горакс. — И дневная молитва ещё не началась. Я передам им, что ты прибыл. Они выслушают твой доклад после. А тебе сейчас нужны пища и отдых. Иди, подкрепись и поспи. Ты едва стоишь. Ты не ранен?

Мильтен хотел возразить, сказать, что каждая минута промедления может стоить жизней тех, кто остался в долине. Но силы окончательно оставили его. Ноги подкосились, и лишь рука Горакса удержала от падения. Он беспомощно помотал головой, отвечая на последний вопрос. Быть может, в словах брата по ордену был резон.

Столовая встретила его тем же благополучным, сонным молчанием. Пахло свежим хлебом и луковым супом. Несколько послушников, сидевших за длинными столами, подняли на него глаза, но тут же опустили, испуганно углубившись в трапезу. Он был для них чужим, пахнущим пылью дорог, дымом и чем-то опасным. Выживший не первый раз там, где других ждала смерть.

Он машинально, почти залпом выпил поданную ему миску густой похлебки, не почувствовав ни вкуса, ни температуры. Еда ударила в желудок тяжёлым тёплым комком. Облокотившись на грубую деревянную столешницу, он закрыл глаза. И провалился. Не в сон, а в беспамятство — чёрную бездну, где не было ни орков, ни драконов, ни магистров, лишь блаженная пустота.

Его разбудил робкий толчок в плечо. Он вздрогнул, едва не рухнув со скамьи. Перед ним стоял юный послушник, испуганно таращась.

— Мастер Сальварес… молитва скоро начнётся… Магистры будут там…

— Да… хорошо… — рассеянно ответил Мильтен, после чего послушник тут же убежал.

Сознание возвращалось медленно. Тело ломило, голова была тяжёлой, ватной. Но острой, раздирающей боли и тошноты не было. Обычная человеческая усталость, с которой можно было бороться. Он глубоко вздохнул, провёл рукой по лицу и поднялся. В другой ситуации он мог бы выпить одно из подходящих по случаю зелий, но сейчас он рисковал бы получить передозировку. В последние дни он и так ими слишком злоупотреблял.

Церковь ждала. Магистры ждали. И он пошёл навстречу своей судьбе, чувствуя, как тяжесть поручения Ксардаса ложится на плечи вновь, теперь уже отягощая горечью предательства покой этих стен.

Величественный зал монастырской церкви встретил его гробовой тишиной, нарушаемой лишь шелестом тканей да мерным дыханием собравшейся братии. Воздух, густой от запаха ладана и воска, казалось, вибрировал в такт беззвучному напряжению. Алые, с почти чёрными кожаными вставками мантии магов, словно капли крови, темнели на передних скамьях, в то время как более светлые красные одеяния послушников сливались в бледное, почти призрачное пятно на задних рядах. Все взоры были устремлены вперед, к алтарю, где под сенью золотого символа Инноса стояли магистры.

Сердце Мильтена учащенно забилось. Он сделал шаг вперед, намереваясь пройти к алтарю и прервать этот торжественный покой безотлагательными вестями. Каждое мгновение промедления казалось предательством по отношению к оставшимся в долине.

— Достопочтенные магистры, — его голос, хриплый от усталости, гулко прозвучал под сводами, — я прибыл из долины рудников. У меня важнейшие известия о…

Магистр Пирокар, первый среди равных членов совета монастыря, являвшийся не просто магистром, но и настоятелем, мягко, но непререкаемо поднял руку, останавливая его. Жест был исполнен такой спокойной власти, что слова застряли у Мильтена в горле.

— Всему свое время, брат Мильтен, — тихо произнес Пирокар, и его голос, казалось, заполнил собой всё пространство. — Сначала помолись со всеми. Иннос ждет твоего сердца, а уши наши не разбегутся.

Внутренне Мильтен взбунтовался. Молиться? Теперь? Когда там, за стенами, льется кровь? Гнев и отчаяние подступили к горлу едким комом. Но он видел неподвижные мантии магов, ощущал на себе тяжелый, ожидающий взгляд Пирокара. Спорить здесь и сейчас значило перечеркнуть всё, ради чего он пришел. В этом месте были свои законы, и ему было их не изменить.

Опустив голову в формальном, но лишенном смирения поклоне, он стиснул зубы и отступил, ища свободное место на скамьях. Его взгляд упал на знакомое лицо монастырского алхимика, сидевшего во втором ряду. Тот встретил его взгляд и едва заметно, приветливо улыбнулся, молча указав взглядом на свободное место рядом с собой. Мильтен подошёл и опустился на жесткую деревянную скамью.

Церемония началась. Никто не произносил слов вслух. Молитва была безмолвной, коллективным погружением в себя, под сенью могущества Инноса. Это было похоже на одну долгую, тягучую минуту молчания, наполненную не скорбью, но неким недоступным, всепоглощающим трауром по чему-то безвозвратно утраченному. Свет от священного пламени мерцал на суровых лицах магов, делая их похожими на изваяния.

Поначалу каждая клеточка Мильтена противилась этому вынужденному бездействию. Мысли метались, возвращаясь к задымленным руинам возле замка Минненталя, к лицам паладинов, к зловещему заданию