Нокаут на шестой минуте - Питер Гент

места, заставил их вздрогнуть от неожиданности, такой он был оглушительный. Макалпин и Даннет переглянулись и дружно пожали плечами. Теперь им оставалось только ждать.

Первым мимо ремонтной зоны, уже немного оторвавшись от Николо Траккьи, пронесся Харлоу в своем ярко-зеленом «коронадо». Макалпин обернулся к Даннету и процедил:

— Один круг погоды не делает.

Через восемь кругов Макалпин начал сомневаться в точности своего метеорологического прогноза. Он недоумевал, Даннет изумленно таращил глаза, лицо Джейкобсона выражало что угодно, только не радость, а Рори так и распирало от злости, хотя он изо всех сил старался скрыть это. Одна лишь Мэри дала волю своим чувствам — она сияла от счастья.

— Рекордное время на трех кругах, — восхитилась она. — Три рекорда за восемь кругов.

К исходу девятого круга настроение тех, кто следил за гонками из зоны «Коронадо», судя по выражению лиц, круто изменилось. Джейкобсона и Рори переполняло с трудом сдерживаемое злорадство. Мэри озабоченно грызла карандаш. Макалпин был мрачнее тучи, но разразиться грозе мешала тревога за Харлоу.

— Отстает на сорок секунд! — сокрушался он. — Сорок секунд! Все уже проехали, а его нет и в помине. Что там с ним стряслось?

— Может, связаться с судьями на промежуточных финишах? — вызвался Даннет.

Макалпин кивнул, и Даннет взялся за дело. Первые два звонка ничего не дали, а когда он уже собрался звонить на третий контрольный пункт, в ремонтную зону въехал Харлоу. Двигатель «коронадо» ровно гудел, не вызывая сомнений в своей великолепной спортивной форме, которой явно не мог похвастать Харлоу, — это стало ясно, когда он вылез из машины и снял шлем и защитные очки. У него были мутные, воспаленные глаза. Он огляделся и развел руками — руки дрожали.

— Извините. Пришлось сойти с дистанции. Двоится в глазах. Почти не разбирал дороги. Да и сейчас не очень…

— Переодевайся. — Всех кольнула холодная резкость в голосе Макалпина. — Поедем в больницу.

Харлоу помялся, хотел было сказать что-то, пожал плечами, повернулся и ушел. Даннет тихо спросил:

— Ты не собираешься отправить его к врачу соревнований?

— Я покажу его своему знакомому. Он известный окулист, но к тому же сведущ во многих других областях медицины. Попрошу его о маленьком одолжении, потому что сделать это на автодроме без огласки невозможно.

— Анализ крови? — грустно спросил Даннет.

— Простенький анализ крови.

— И это будет конец пути для чемпиона всех времен?

— Да, конец пути.

Для человека, у которого есть веские причины считать свою карьеру загубленной, Харлоу, развалившись на стуле в больничном коридоре, выглядел на редкость невозмутимым. Он курил, чего не случалось с ним прежде, и рука с сигаретой была тверда, словно высечена из мрамора. Харлоу задумчиво поглядывал на дверь в конце коридора.

За этой дверью Макалпин со смешанным чувством изумления и недоверия смотрел на сидящего за столом обходительного пожилого врача с бородкой.

— Невероятно, — промолвил Макалпин. — Просто невероятно. Вы хотите сказать, что у него в крови нет алкоголя?

— Не знаю, насколько это невероятно, но это так. Только что один из моих опытных коллег перепроверил анализ. У него кровь, как у младенца.

Макалпин покачал головой.

— Невероятно, — повторил он. — Послушайте, профессор, у меня есть доказательства…

— Мы, врачи, всякого навидались и перестали удивляться. Вы не поверите, с какой скоростью у некоторых людей перегорает в организме алкоголь. А такой тренированный молодой человек…

— Но глаза! Вы видели его глаза. Мутные, воспаленные…

— Тому могут быть разные причины.

— А двоение?

— Глаза у него вроде бы в норме. Насколько хорошо он видит, сказать трудно. Бывает, что глаза здоровы, а поражен глазной нерв. — Врач встал. — Обычной проверки недостаточно. Нужно всестороннее, комплексное обследование. К сожалению, сейчас нельзя… я уже опаздываю в театр. Он мог бы зайти сегодня вечером, часов в семь?

Макалпин ответил, что мог бы, поблагодарил и вышел из кабинета. Подойдя к Харлоу, он взглянул на сигарету, потом — на Харлоу, потом — снова на сигарету, однако ничего не сказал. Они молча вышли из больницы, сели в машину Макалпина и поехали обратно в Монцу.

Молчание нарушил Харлоу. Он мягко спросил:

— Вы не считаете нужным сообщить мне как главному виновнику, что сказал врач?

— Он не уверен, — буркнул Макалпин. — Хочет обследовать тебя. Начнете сегодня в семь вечера.

Харлоу так же мягко сказал:

— Думаю, обследования не потребуется.

Макалпин бросил на него косой взгляд.

— Это еще что значит?

— Метров через пятьсот будет место для стоянки. Остановитесь, пожалуйста. Я хочу вам сказать кое-что.

В семь часов вечера, когда Харлоу надлежало быть в больнице, Даннет сидел в номере у Макалпина. Настроение было похоронное. Оба держали в руках по большому стакану виски.

— Господи! — ужаснулся Даннет. — Прямо так и сказал? Сдали нервы, ему конец и нельзя ли расторгнуть контракт?

— Так и сказал. Пора, говорит, посмотреть правде в глаза. Хватит врать, особенно самому себе. Бог свидетель, с каким трудом дались ему эти слова.

— А виски?

Макалпин отхлебнул из своего стакана и тяжко вздохнул, скорее от грусти, чем от усталости.

— Отшучивается, да и только. Говорит, терпеть его не может и рад поводу никогда больше не брать в рот эту гадость.

Настала очередь Даннета приложиться к виски.

— И что же теперь будет с бедным парнем? Не думай, Джеймс, я понимаю сложность твоего положения — ты лишился лучшего в мире гонщика. Но сейчас меня больше волнует судьба Джонни.

— Меня тоже. Но что делать? Что делать?

Между тем человек, вызвавший столь неподдельную тревогу, вел себя на удивление беззаботно. Джонни Харлоу, ниспровергнутый с пьедестала стремительнее всех своих предшественников, пребывал в отличном расположении духа. Он поправлял перед зеркалом галстук и весело насвистывал, хотя и подвирая мотав, и лишь изредка смолкал и улыбался своим мыслям. Он надел пиджак, вышел из комнаты, спустился в холл, взял в баре стакан оранжада и сел за ближайший столик. Не успел он поднести стакан к губам, как пришла Мэри и села рядом. Она взяла его руки в свои.

— Джонни, ах, Джонни!

Харлоу печально посмотрел на нее.

— Папа все рассказал мне, — продолжала Мэри. — Ах, Джонни, что же нам делать?

— Нам?

Она долго смотрела на него, не говоря ни слова, потом отвернулась и вымолвила:

— Потерять в один день двух самых близких друзей!

Глаза у нее были сухие, но в голосе слышались слезы.

— Двух самых… о чем ты?

— Я думала, ты знаешь. — Теперь уже слезы потекли у нее по щекам. — У Генри очень плохо с сердцем. Он увольняется.

— У Генри? Вот бедняга. — Харлоу сжал ее руки и уставился в одну точку. — Не