Адаптация - Екатерина Насута

зевнула. Одеваться было лень. Ей и в майке хорошо, а если Седому что-то не нравится, то может проваливать. Но вместо того, чтобы высказать вполне логичное пожелание, Ева ушла в спальню и оделась.

Все равно ведь на работу тащиться придется.

Когда она вернулась, то увидела, что гость сидит в ее кресле и с преувеличенным вниманием слушает доктора, профессора и академика. Тот, оставив в покое Америку, перешел к изложению фактов. Факты казались убедительными.

– …усиленное патрулирование прибрежных вод силами объединенных…

– Чего вам надо? – Ева подвинула стул к кондиционеру и села. Теплый воздух лизал шею и забирался под воротник, остужая грудь. – И кто послал? Ева? Адам? Передайте, что с меня хватит. В проект я не вернусь.

– Воля ваша, – охотно согласился Седой. – Тем более, что проект закрыт. Все проекты закрыты, кроме одного.

– …немедленная ликвидация при выявлении и просто подозрении…

– Почему?

Диаграмма за спиной говорившего сменилась. Вместо зеленых столбов – синие, с кривой линией поверху. Как будто проволоку колючую поверх забора положили.

– …невозможность применения средств массового уничтожения, однако, никоим образом не ослабляет позиций европейских Анклавов…

– Вы ведь не настолько глупы, чтобы поверить ему, – констатировал гость и нажал на пульт. Звук исчез. Теперь доктор, профессор и академик просто шевелил губами, изредка взмахивал ручонками, а за спиной его ползли, сменяя друг друга, бесполезные диаграммы. – Катастрофы не избежать. Земля уже приняла эту чашу гнева Его.

Ну почему все они так любят пафос и «Откровение»? Загадка.

– Допустим.

– Нельзя остановить чуму, – седовласый сел, закинув ногу на ногу. На блестящих штиблетах его пыль была особенно заметна. – Но чуму можно пережить.

– Апокалипсис как чума? Альтернативненько, – Еве не хотелось соглашаться.

– Скорее чума как апокалипсис. И если так, то согласно историческим прецедентам, пережить ее или его, если вам так угодно, возможно. Но не здесь. Я сумел вас заинтересовать?

– Нет. Мне на работу надо.

– Сядьте! – рявкнул седой. – И прекратите глупить. Ваше прошлое нам мало интересно. А ваша работа, за которую вы так цепляетесь, равно как и ваша никчемная жизнь вот-вот исчезнут. Поэтому посадите на цепь ваше раненое самолюбие и сопли подберите.

Окрик подействовал. Суки они! И тогда, и сейчас. Сначала выпотрошили, вывернули наизнанку, наигрались и выкинули. А теперь пришли. И сидят, ждут, что Ева от радости запрыгает, знают – нынешнее существование ей поперек горла стоит. Только вот она скорее сдохнет, чем поддастся.

– Вам выпал шанс на жизнь. На территории заказника Ельня начато и уже фактически закончено строительство цепи поселений.

– Чтобы пережить чуму?

– Чтобы попытаться пережить чуму, – уточнил Седовласый. – Там не будет спокойно, но будет много спокойнее, чем здесь. И потому шансы выше.

Шанс, который не получка и не аванс, и в жизни выпадает только раз. Прав Седовласый, глупо врать себе: скоро мира не станет. И Евы вместе с ним. А она точно знает: умирать – больно.

– И вы предлагаете мне… – Ева оглянулась на телевизор. Лысый продолжал петь, диаграммы ползли, и на карте мира красные точки стремительно гасли благодаря усилиям объединенных войск.

Ложь. От первого до последнего слова. И скоро многие увидят, что это ложь. Начнется паника. Американское безумие уничтожит Европу.

– Я предлагаю вам место врача в одном из поселений.

– А взамен?

Седой поднялся и, смерив Еву презрительным взглядом, сказал:

– Взамен постарайтесь принести там пользу.

– За полгода до начала убрались! Всего за полгода! – устав стоять, Ева села на кочку и принялась растирать окоченевшие ступни. Волки по-прежнему не делали попыток напасть. Более того, пятнистая самка подползла и легла рядом, почти касаясь носом Евиного бедра. От волчицы пахло мокрой шерстью и болотом. Ее дыхание согревало, и у Евы появилась шальная мысль потрогать зверя.

– Одна волна, и нет мира. Патрули, армия… какая армия? Всех, небось, сожрали. А я жива! Жива, слышишь?

Волчица завалилась на бок и лапу задрала, показывая узкий киль грудины.

– И живой останусь, потому что… потому что так будет! – Евин крик заставил волков шарахнуться. Но вожак рыкнул, и стая вернулась на место.

Странные они. Больные? И пускай. Главное, что не трогают. Люди людей вот трогают всегда, а волки, значит, могут и посочувствовать.

– Мы радовались. Никто вслух не говорил, но господи ж ты боже мой, в глазах все видно! Вот придет к тебе кто-то с постной рожей, начнет языком чесать, маму-папу вспоминать, друзей, оставшихся там… а ты в глаза ему глянешь, – Ева заглянула в желтые глаза вожака. – И видишь: рад он. До усрачки рад, что в лотерею выиграл.

Волчица подобралась еще ближе и положила голову на Евино колено. Ева осторожно коснулась уха. Жесткое, сквозь редкий волос проглядывает покрытая мелкой чешуей кожа. На загривке чешуя становилась плотнее и тверже.

– Он соврал, будто меня взяли за… за прошлые заслуги. На самом деле бессмертные – те еще сучьи дети, плевать им на прошлое. Им бы игра интересной была. Поэтому на другом конце стола – генератор случайных чисел. И никаких тебе психологических тестов, коэффициентов полезности или знакомств. Либо везет, либо нет. Мне вот повезло.

Она вытерла щеки, хотя слез не было.

– Знаешь, наверное, я все-таки брежу. Вы должны меня убить.

Вожак оскалился, но оскал перешел в зевок, позволивший оценить четыре пары клыков и раздвоенный язык зверя. И Ева с тоской вспомнила о лаборатории. Взять бы у них кровь на анализ.

Перед самым рассветом зарядил дождь. Разбухшие тучи прикрывали воспаленную красноту неба, и мир не светлел, скорее выцветал, пока не выцвел до блекло-серого и влажного.

А на самой границе горизонта возникла ломаная линия стены.

Ева увидев ее застыла: неужели все это время поселок находился рядом? Она тут со страху умирала, а поселок находился рядом!

И волки, вскочив, окружили Еву плотным кольцом, вытянули морды. Холодные носы тыкались в ладонь, мускулистые тела вертелись, толкали, норовя опрокинуть, и только вожак по-прежнему держался в стороне. Вот он тихо тявкнул и потрусил к стене.

Стая потянулась следом. А пятнистая волчица подтолкнула Еву, поторапливая. В разноцветных глазах зверя ей виделось удивление: вот дом, чего медлишь? Ева и сама не знала. Идти по болоту босиком было тяжело. Замерзшие ноги ходулями протыкали поверхность, продираясь сквозь проволоку стеблей и выдавливая редкие корни. Хлюпало. Или в болоте, или в носу.

Главное, дойти. Близко ведь.

Совсем-совсем близко.

Стена, приближаясь, становилась выше. Гладкая ее поверхность слабо поблескивала дождем. Он собирался в широкие горла водосточных труб, чтобы по ним попасть во внутреннюю систему водоснабжения и, пройдя несколько циклов очистки, пополнить запасы.

Ева сама отлаживала систему