Ворона на взводе - Карина Вран

— Ой, всё, — примерно так можно перевести мой возглас. — Мама, прекрати это.

— Милая? — выгнула бровь Мэйхуа.

— Если лодыжка брата Синя разболится, как он будет играть в новой дораме? — с укоризной спросила эта ворона.

Новый проект, для которого наш артист усиленно тренируется, это гибрид триллера с боевиком. Рукопашный бой там тоже будет. Хоть и постановочный.

О травме, полученной Жуем на цитрусовых съемках, знают немногие. Так что Шу — красотка. Сумела «прощупать», подметить уязвимость более сильного (по физическим параметрам, навыки не мне-лузеру оценивать) соперника. Не знаю уж, в полную ли силу бился Синь, но дева вполне успешно ему противостояла. Не пропустив ни одного серьезного удара, между прочим.

Синь стянул с уха эластичный шнур, показал «личико». Улыбающееся: доволен небольшой (и явно запланированной) встряской.

— Достаточно, — мамочка остановила завершающий удар коленом от Шу. — Спасибо, что откликнулся на мою маленькую просьбу, Жуй.

— Что за цирк? — поджала губы (и не разжала кулаки) Илинь. — Я отказываюсь в этом участвовать.

Развернулась: волосы, собранные в хвост, взметнулись.

Выпросталась вперед рука Жуя.

— Госпожа Лин никого не отпускала.

Шу поднырнула под руку. Подсечка от Синя убавила прыть, но не опрокинула.

Шу крутанулась волчком. На миг эти двое замерли, готовые взорваться множеством быстрых ударов.

Это что — второй раунд? На сей раз — всерьез?

Глава 4

— Стоп, — сказано было совсем негромко. — Госпожа Шу вольна уйти, если того пожелает.

Жуй отступил на полшага. Руки Илинь, словно нечто само собой разумеющееся, прошлись по волосам. Поправили чуть растрепавшийся хвост.

А я вспомнила нашумевшую псевдоисторическую дораму, что вышла в показ на днях. В основе — гарем какого-то императора.

Но речь сейчас не о нем. А об эпизоде, который вызвал у этой вороны «короткое замыкание».

Рассказываю: главная героиня входит в гарем. Её юность и красота покоряют государя. В итоге юная прелестная наложница беременеет (логично, в общем-то).

Ок, все (начиная с лекаря, ставящего диагноз прощупыванием пульса) поздравляют императора, а не будущую мать. Как бы для нее уже свершилось благо — ей дозволено выносить драгоценного ребенка Сына Неба.

В следующем эпизоде девушка приходит к действующей императрице. Это законная жена императора, а прочие — на сколько-то ступеней ниже по статусу. Приветствовать её величество нужно каждый день. В любую погоду, при любом самочувствии — если только нет высокого дозволения не соблюдать это правило.

В главном зале дворца феникса восседает государыня. Феникс — это символ императрицы, тогда как дворец дракона принадлежит императору. Инь-янь, два начала, первоосновы и вот это вот всё.

«Гостьи», приходящие её поприветствовать, сидят двумя рядами: боком к госпоже, лицами друг к другу. Все прочие жены и наложницы, место определяется рангом женщины. Чем ближе к выходу, тем никчемнее положение на этой лестнице возвеличивания.

Героиня дурно себя чувствует. Из-за чего опаздывает на утренний прием. Тем самым вызывает гнев государыни: как же, только вошла во дворец, а уже считает себя вправе приходить во дворец феникса, когда ей только вздумается.

Женщины переговариваются, пьют чай, с благодарностью принимая советы от благородной императрицы. В итоге их отпускают, всех, кроме героини. Той говорят остаться и послушать личные наставления госпожи.

Возразить нельзя. Героиня остается. Ей надлежит встать и слушать нудный свод правил поведения во внутреннем дворце. А ей, напомню, дурно.

Чтобы не «потерять лицо» и вроде как скрыть факт беременности (лекарю приказано молчать) наложница говорит: «С вашего позволения, я пойду».

«Разве тебя кто-то отпускал?» — спрашивает даже не императрица, а её служанка. — «Дерзкая!»

«Мне придется тебя наказать», — вздыхает главная жена. — «Иди и стой на коленях перед дворцом».

И та послушно принимает наказание. Под палящим солнцем стоит на коленях несколько часов. Пока — закономерно — не падает в обморок.

Её личные служанки всё это время стоят в сторонке. Им запрещено вмешиваться. И только когда госпожа теряет сознание, служанка подрывается и бежит за лекарем.

В итоге героиню откачивают, попутно сообщая, что она «действительно благословлена Небом». В смысле, на ребеночке это стояние в жару не отразилось. Государь журит законную жену. Мол, неужто настолько сильна была провинность этой наложницы?

— В смысле: ей нельзя было уйти без разрешения? — мой шаблон тогда треснул так сильно и громко, что я спросила это вслух. — Настолько плохо всё было?

— В гареме только император и его мать выше императрицы по статусу, — ответила мамочка. — Все прочие — ниже. И обязаны подчиняться её решениям.

«Терпи и подчиняйся», — додумала я участь остальных. — «Подчиняйся и терпи».

И тут мне вспомнился момент — почти позабытый уже. Дома у наших соседей — Сюй. «Мы уйдем первыми», — говорила тогда мама, собираясь покинуть жилище с нарисованными пандами, тигром и аистами.

Получалось, что система рангов и статусов как бы всё ещё действует? И мама обозначала, что прощается с теми, кто чуть выше по статусу? При этом не подобострастно, а скорее — на равных, но с соблюдением формальностей?

Как на заказ: извилистое течение сюжета в дораме вынесло на сценку с общением двух чиновников. В одном ранге. Один из них распрощался: «Я уйду первым». И даже поклон вежливости обозначил. Собеседник не всё сказал, судя по его лицу в момент прощания, но принял уход — как должное.

Чиновник мог так сказать, а наложница стоящей выше её головы императрице — нет. В случае девушки это было проявлением дерзости. Будь то наложница на один ранг выше — особых проблем не было бы. Но хозяйка дворца феникса — недосягаема по высоте полета. Без дозволения лучше не вякать.

Даже если здравый смысл велит тебе уйти, принять укрепляющий отвар и лечь, чтоб полегчало.

О, в завершение того же эпизода наложнице даровали позволение пропускать утренние визиты к императрице, пока она носит дитя.

Как же сложно, а!

Жуй Синь, перекрывая дорогу Шу, выступал как кто? Как вассал матушки? Самопровозглашенный. Вроде той личной служанки, что назвала наложницу «дерзкой» за попытку ухода?

А Мэйхуа обозначила статус «вольного» в своих решениях человека для Илинь. Почему? Что-то вроде: «Можешь говорить свободно», — по отношению к тем же слугам, когда те мнутся и не знают, стоит ли им сказать то или иное? Или господин разгневается и велит выдать десять палок?

У меня чуть