Тринадцатый ученик Дьявола - Алекс Урса

– Что дало тебе повод так думать? – снова ледяной колкий смех рассыпался внутри. – У тебя даже собственной души никогда не было.

– У него есть гораздо больше этого! – раздался совсем рядом голос Грохана.

– Учитель! – предостерег Ноэль, но Грохан и сам все прекрасно понимал. Он стоял рядом, но смотрел не на господина Мортэ, хотя обращался именно к нему. Он смотрел в глаза Ноэлю.

– У него есть доброе сердце. У него есть друзья. У него есть желание творить добро, а не разрушать все подряд. Его сила созидательная, и поэтому у него всегда будет прибывать. И если вы, господин Мортэ, не видите эту душу, то мне вас очень жаль. Потому что я ее вижу.

За спиной Ноэля воцарилась тишина, а сам он почувствовал такое облегчение, что едва не разрыдался, глядя в глаза Грохана. Но вдруг все снова поменялось.

– И все же двум сущностям не место в одном теле, – губы Ноэля разлепились помимо его воли, а корпус снова двинулся, разворачивая его на сто восемьдесят градусов. Грохан побледнел, а Ноэль, поняв, что именно задумал Тайфель, смог лишь коротко кивнуть учителю, предостерегая того от ненужных действий. Грохан замер и с недоверием уставился на бывшего ученика, а тот приложил все усилия, чтоб улыбнуться ему, и снова зашевелил губами, говоря уже непонятно чьим голосом неизвестно чьи слова. – Я правильно понимаю, господин Мортэ, что убить меня дважды у вас не выйдет? У меня тут небольшое раздвоение личности, и одному из нас придется исчезнуть навсегда. Так пусть останется сильнейший!

С этими словами Ноэль окончательно развернулся и застыл перед мрачной фигурой господина Мортэ, чье лицо, как обычно, было скрыто широкими полями шляпы. Он понимал, что сейчас, скорее всего, умрет, но это был единственный шанс и это, пожалуй, было то решение, которое они приняли с Тайфелем одновременно, и то, с которым были согласны оба.

– Что ж, будь по-вашему, – раздалось наконец, и голова господина Мортэ стала подниматься.

«Сейчас я исчезну, – как-то спокойно и отвлеченно подумал Ноэль. – Просто растворюсь, словно меня и не было никогда… Больше никогда не увижу герра Грохана, Фурлиха, Ладвига с Йоханом и Сигварда. Глупо все как-то… И все же интересно, какого цвета глаза у господина Мортэ и есть ли они вообще?». Ноэль храбро вскинул подбородок, посмотрел прямо в лицо своей смерти и замер.

Время шло. Ничего не происходило. Все так же шевелил волосы легкий ветер, а щеки горели. Нестерпимо чесалось за ухом и Ноэль привычным жестом вскинул руку. Господин Мортэ стоял совсем близко и смотрел на него в упор. Глаза у него были маленькие, словно у свиньи, близко посаженные, блекло-голубые и лишенные ресниц. Даже бледная складка губ и мрачный черный наряд ничего не меняли, ибо все лицо вкупе с глазами было абсолютно не страшным, а напротив, ничего, кроме смеха не вызывало. Нервы у Ноэля окончательно сдали. Внутри стало пусто и гулко, словно лопнул воздушный шар. И Ноэль вдруг расхохотался, складываясь пополам и тыкая пальцем в лицо господина Мортэ, не в силах сказать ни слова.

Господин Мортэ мрачно смотрел, как юный маг сотрясается во все новых приступах хохота, потом плюнул и развернулся на каблуках.

– Ты даже свою смерть превратил в цирк, клоун эдакий! – бросил он в сердцах, удаляясь, а Ноэль, как следует отсмеявшись, понял, что ноги его не держат. Он обессиленно опустился прямо на землю и замер, пораженный догадкой. Он был жив. Жив! И тьма в глубине его души молчала. Замолкла навсегда.

Еще не веря в происходящее, Ноэль повернулся обратно к тому месту, на котором стоял Морис, но там уже никого не было. Все что успел увидеть Ноэль – милого, пушистого, ловко удирающего белого кролика…

Эпилог

Ноэль сидел, привалившись к какому-то камню, и не мог заставить себя пошевелить ни рукой, ни ногой. Усталость навалилась на него, стоило ему понять, что все кончено. Солнце, поднявшееся над полем боя, осветило грустную картину. Оставшиеся в живых констебли разбежались кто куда, лишенные управления, и все, что теперь мог видеть Ноэль, это мертвые тела, лежавшие на земле. Тел констеблей было больше, но были и маги. Фурлих, растирая шею, повалился рядом и указал глазами на распростертое недалеко тело.

– Ронни Киррик, – вспомнил Ноэль, едва удерживая слезы. – Чертов Морис!

– Ему снова удалось ускользнуть? – подал голос Фурлих.

Ноэль сжал зубы и процедил:

– Перевоплотился в трикстер.

Фурлих молчал. Объяснений не требовалось. Трикстер являлся одним из самых рискованных магических действий и применялся магами чертовски редко и только в крайних случаях, ибо представлял собой расслоение сущности на три элемента, и собраться воедино обратно из трех существ, в которых превращался маг, было практически невозможно.

– Значит, шансы на его возвращение равны нулю. Трикстер сродни самоубийству.

– Но они есть! – возразил Ноэль. – Лучше бы, ей-богу, живой и невредимый ушел. Искать было бы проще. Теперь думай, в каких трех тварей он перекинулся. Я видел только белого кролика. А что еще? Кролик, ворон и паук? Или, может, кролик, лягушка и крот?

– Ноэль, перестань! Ты прекрасно знаешь, что все три твари тут же разбежались в разные стороны, потому что лишены коллективного разума! Да он в жизни сам себя обратно не соберет! Еще никому не удавалось!

Ноэль упрямо затряс головой:

– Я должен был это предвидеть!

– Предвидеть все невозможно. Ты все сделал правильно, мой мальчик, – подал голос Грохан. Он сидел на обожжённой коряге и, стоило Ноэлю на него посмотреть, указал подбородком на фигуры неподалеку. Сигвард и Йохан обнимали того самого тоненького мальчишку-веточку, который назвал себя Юрганом, а Ладвиг стоял чуть поодаль и смотрел на них с улыбкой. Тут и там бродили по полю фигуры других магов. Они искали знакомых и родственников, спрашивали друг друга и заглядывали в лица. И когда им удавалось найти тех, кого они искали, раздавался смех или слышались рыдания, но все это были звуки радости. Ноэль кивнул сам себе, а Фурлих тихонько сжал его плечо.

– А это еще что такое?! – вдруг возмутился Грохан, указывая на нелепую фигуру, рваными скачками двигающуюся между поверженными телами. На странном типе болтались старомодные панталоны, отороченные истлевшими кружевами, его ссохшаяся лысая голова была