Кель'Дорей, эльф из мира Warcraft - Евгений Хорошко

присутствовал на встрече, Мэвниар, сегодня же доставлю Зеркало госпоже Лиадрин, — Адрак почтительно поклонился нам, и улыбнулся. — Поздравляю с роскошным, подлинно королевским подарком для твоей дамы сердца. Хотя о чём я говорю, гм. Магни-то в своё время для жены зажмотился! Сказал, мол, «так и так, идти потом придётся», ах-ха-ха.

Красноволосая эльфийка, до того стоявшая соляным столбом, вдруг положила ладони на мои плечи и повернула меня к себе. Стремительно скользнув вперёд, она прильнула ко мне, её мягкие губы коснулись уголков моих губ. Она притянула меня к себе ещё ближе.

— Сразу вспоминается, как я сам свою старушку первый раз встретил, — дворф Адрак машинально стёр волосатой лапой непрошенные слёзы, выступившие на глазах, деликатно отвернулся и отступил назад. Взгляд его вдруг наткнулся на каменную лестницу на второй этаж, и заметался по сторонам. Монументальная дворфийка стояла на лестнице, уперев руки в боки, и пристально разглядывала Адрака.

Ложь, что женщины дворфов некрасивы и похожи на пивные бочки. Ещё большая ложь — утверждать, будто они усаты и бородаты, или имеют ровно на одно яичко меньше, чем у мужчин, но таких шутников уже основательно проредили секирами. Дворфийки молоды и прекрасны лицом, зачастую до самых преклонных лет. Но что верно: если сложение симпатичной женщины другого народа можно сравнить с перевёрнутым бокалом, то дворфийки больше походили сложением на песочные часы.

— Это ты кого старушкой обозвал, а!? — потребовала ответа женщина и начала спускаться по ступенькам. Она засучила рукава и расправила широкие плечи. Дюжий дворф Адрак на всякий случай встал так, чтобы между ним и благоверной оказался широкий стол.

* * *

Круговерть пустоты

— Ты вздрогнул, Рамгаррот, — проницательно заметил Зарелзар. Натрезим стоял за спиной сородича, исподволь за ним наблюдая. Подумав, он сочувственно произнёс. — Понимаю… ты всё ещё переживаешь, как тебя обвели вокруг пальца хитроумные гоблины?

— Молчи, — бросил Рамгаррот. Демон даже не шелохнулся в ответ на насмешку. Глаза его были закрыты, по мертвенно-бледному лицу скользнула тень. Могучие ладони с хрустом сомкнулись в кулак.

Спустя несколько ударов сердца, он нарушил звенящую тишину.

— Проявила себя одна из немногих моих зацепок, уцелевших в Стальгорне, — обронил Рамгаррот. — Дорогие переговорные артефакты особенно полезны, поскольку ими воспользуются либо сильные мира сего, либо через них будут передавать секреты особой важности.

— Нам мало просто подслушивать, — помолчав, заметил Зарелзар. — Если ты хочешь большего, тебе придётся подключить всё своё красноречие, брат.

— Одного красноречия мало, — бледные губы натрезима искривились в насмешливой улыбке. — Это наше искусство — чтение чужих мыслей, вложение нужных нам. Незримое влияние, чтобы исподволь достичь наших целей, оставаясь неузнанными. А затем…

— Это именно то, для чего лорд Архимонд отправил нас на Азерот, — в голосе Зарелзара звучало одобрение, откровенное довольство. — Я буду желать тебе успеха.

Глава 28. Кто больше всех помешает

Искривленная пустота — место, где столкнулись между собой Тьма и Свет, разорвав ткань бытия и породив новое измерение — Материальный мир. Высвобожденная энергия бушевала в новорожденном космосе мириады лет, закручиваясь в бесчисленные миры. После этого молодые планеты ещё долго кружились в буре огня и магии, прежде чем ветер творения стих. Впоследствии на их поверхности начали робко пробиваться хрупкие ростки жизни, очень неустойчивые к энергиям Искривленной пустоты, что иногда проникали через незримую Завесу и искажали творение.

Меня иногда тревожила мысль о том, что где-то мои рассуждения о моей зависимости и последующей смерти от магического истощения дали сбой. С одной стороны, это был замкнутый круг, и конец был один. С другой стороны, наиболее хрупкой частью моего существа было эльфийское тело — плоть от плоти Азерота, прах от праха материального мира. Оно и страдало.

Но шаман троллей сказал, что от энергии Искривленной пустоты изменилась даже моя кровь. Внутри меня уже давно было нечто другое — выкованное в горниле первозданной магии, оно явно продолжало существовать даже в отрыве от материнских энергий. Оно и верно, ведь магический голод — это эльфийское свойство!

Напрашивался единственный вывод: если я хотел выжить, мне нужно повторить то, что впервые запустило внутри меня перемены — только сделать это многократно сильнее. Там, где я открыл канал и пропустил через себя океан энергии — я должен был пропустить сквозь себя десяток. И тогда, та тяга, которая приводит в движение метаморфозы внутри моего тела, станет многократно сильнее. Достаточно для того, чтобы суметь переродиться достаточно быстро, и даже выжить.

То, что я называл словом «открыть канал», было всего-навсего усилием, чтобы провернуть вентиль. Я просто должен присоединить к уже имеющемуся каналу ещё один — второй, третий, четвертый… десятый. Клин вышибают клином.

«Проклятье, всё это время решение лежало у меня под носом!» — устало подумал я, когда вдруг заслышал осторожный стук в дверь. Я уже знал — это была Лиадрин. Прелестная эльфийка, в некотором роде, сюда зачастила.

* * *

Некоторое время назад

Я вдруг заслышал стук в дверь и пошёл её открывать. Шел следующий день после нашего возвращения в Стальгорн. Благодарность эльфийки можно было в буквальном смысле, почувствовать у себя на губах — так можно было провести вечность и ни разу не пожалеть об этом. Единственное, что могло заставить нас оторваться от друга, это умоляющее выражение на лице Варрина — дворф оказался поблизости, и настойчивыми перемигиваниями намекал, что дочери Ванделлора неплохо бы и переодеться перед продолжением банкета во дворце. Ещё никогда выражение любого дворфа не было столь убедительным — Лиадрин только заметила его краем глаза, как тотчас же она услышала и поняла все невысказанные мольбы, ахнула и стремглав умчалась от меня прочь.

— Такие дела… — Варрин смущенно крякнул себе в бороду, когда я взглядом обвинил его в предательстве.

Ну, мне всё равно стоило слегка пришипиться. Лиадрин нужно было дать возможность связаться с родными, после чего молиться о том, чтобы бюрократия Кель-Таласа в моём случае оказалась столь же неповоротливой, как обычно. Горячие мольбы о последнем вполне можно было совместить с очередным сеансом разрыва Завесы, пока я не отправился ненароком на тот свет. Чтобы Ванделлору было, так сказать, за что меня амнистировать. Не согрешишь — не покаешься.

В итоге, домой после всего прошедшего я вернулся засветло и рухнул как подкошенный, спать. Проснулся от настойчивого стука и голоса Варрина за дверью — дворф уже сбил себе, наверное, костяшки. Я разлепил веки, и с некоторым удивлением обнаружил за окном вечернюю мглу.

— С-сейчас, — каркнул я дворфу в ответ, как хриплый ворон, и завозился в постели. Потянулся