Игры, в которые играют боги - Эбигейл Оуэн

Мы оставляем Париж, и то, что встречает наш взор далее, заставляет меня рассмеяться вслух от изумления.

– Ух ты, – шепчу я.

Аид усмехается, демонстрируя ямочки. И теперь я с трудом дышу нормально, потому что в этот момент он становится полностью собой. Тем, кем он должен быть, – царем Нижнего мира, который поистине сочувствует душам под своей опекой. И то, что он позволяет мне видеть себя таким…

– Это воссозданная игра «Страна конфет», – говорит Аид. – Маленькая девочка, которая тут живет, очень любит эту игру.

Все еще на эмоциях и не желая отворачиваться от такого открытого лица, я заставляю себя обернуться и посмотреть на этот пейзаж. В детстве я не играла в настольные игры (для заложников или шахматы, или ничего), но видела их. Я как раз представляла, что однажды буду играть в них с друзьями, – в то время, когда еще давала себе труд такое представлять. В этой живой версии я вижу Мятный лес, а вдали стоит вроде бы Лакричный замок.

– Наверняка перевал Тянучки – это что-то с чем-то.

Аид кивает.

– А можно посмотреть, что тут будет для меня?

Он вздыхает:

– Образ идеального места для смертных меняется на протяжении всей их жизни. И застывает, только когда душа попадает в Элизий.

– О. – Приятно было бы знать. – А ты можешь видеть, что будет, если я умру сейчас?

– Не… – Я вижу, как Аид сглатывает. – Не думай пока о смерти, м-м?

Я утешительно улыбаюсь:

– Я не планирую.

– Хорошо.

– Ну а ты? – задаю я следующий вопрос. – У тебя есть идеальное место? Ты ведь уже бог и все такое.

Он смотрит на свои земли и пожимает плечами:

– Я много что вижу.

Не совсем уверена, что это ответ.

Я кидаю на эту красоту последний долгий взгляд и поворачиваюсь к Аиду.

– Почему ты мне это показываешь?

– Потому что не важно, примут поборники твое предложение или нет: в итоге это будет их дом, вне зависимости от того, как они умерли: во время Тигля или на старости смертных лет. И я сделаю это для каждого из них: и погибших ранее, и тех, кто может умереть потом. Я обещаю тебе, Лайра. И… – Аид поворачивает голову и обводит взглядом Элизий, чуть сжав челюсти. – Если ты не победишь ни в одном из двух Подвигов… я хотел, чтобы ты увидела: с Буном все будет хорошо.

Хорошо. Все с ним будет хорошо. Не просто хорошо. Это его версия рая. Как будет и у остальных.

– А как же их близкие? – спрашиваю я. – Они не должны обитать тут в одиночестве.

– Это я тоже могу устроить. – Его голос сочится довольством.

– А местные души могут общаться друг с другом?

Аид делает легкую паузу.

– Да.

– Но как, если они обитают в своих вариантах рая?

– Если у кого-то еще похожий или такой же рай. Тут живут целыми семьями. Возлюбленные, друзья.

Но только если рай один и тот же? Значит, я могу больше никогда не увидеть лицо Буна, и он об этом знает. Он знал, когда навещал меня призраком.

– Вы с Персефоной сделали это место просто невероятным, – говорю я, оглядывая Элизий. – И одиноким. – Это многое говорит о них обоих.

Аид затихает рядом со мной. Я задела его чувства? Обидела его?

– Что ты видишь? – спрашиваю я.

Его плечи слегка расслабляются.

– Возможно, однажды я тебе покажу.

Но не сегодня. Он может и не говорить.

– Вернемся? – спрашиваю я.

– Конечно. – И мы тут же пропадаем, а когда появляемся у его дома, то оказываемся в саду рядом с одним из гротов. Маленький водопад, скрывающийся в гроте, наполняет ночь нежным журчанием. Всегда любила звук текущей воды.

Я смотрю на огни дома. Зачем он доставил нас сюда, а не туда?

– Я думал, когда ты увидишь Элизий, тебе станет лучше. – Аид изучает мое лицо – вернее, ту половину, которая ему видна.

– Мне и стало. – Возможно, я больше никогда не увижу Буна, но с ним так и так будет все в порядке. От этого становится… проще. Я хмурюсь. – А что, если Бун не захочет уходить оттуда?

Это же рай, в конце концов. И он там не просто в безопасности. О нем заботятся. Зачем ему хотеть возвращаться в наш мир…

– Я его спросил.

– Ты его… спросил. – Медленно разворачиваясь, я таращусь на Аида. Знаю, я попугайничаю его слова, но они какие-то нелогичные.

Аид отпускает мои пальцы и сует руки в карманы, и мне видно, что это должно быть обыденное движение. Но это что угодно, только не оно.

– Когда я привел его к тебе, пока ты болела, я спросил его, хочет ли он остаться в Элизии или обрести бессмертие в качестве бога, если этот вариант станет возможен.

Он его спросил. Аид спросил Буна, который ему не очень нравится, чего тот хочет. Предложил при желании сделать его бессмертным богом, если сможет.

– Почему ты спросил?

Пожатие плечами.

– Ни одну душу нельзя заставлять делать то, чего она не хочет или не заслужила. Особенно при наличии неисправимых последствий. – Аид отводит взгляд, бормоча: – После стольких лет я уяснил это на своей шкуре.

Он говорит… обо мне?

Я до сих пор цепляюсь за тот факт, что он вообще задал Буну вопрос.

Он попросил для меня. И пусть это невероятно самолюбивое предположение, и я уверена, что вот это все «не заставлять души» – тоже причина, но Аид сделал это для меня. И в отличие от того раза, когда он помог вылечить Сэмюэла, я знаю, что эта мысль не дурацкая. Я уверена. Он сделал это, потому что мне было больно. Но все же хотел убедиться, что моя эгоистичная боль не пересилит то, что Бун выбрал бы для себя.

Аид все еще пытается играть в беспечность, но я вижу, что его руки в карманах сжимаются в кулаки.

Землетрясение нежности к этому богу заставляет дрожать само мое основание.

Забудьте неписаные «не». Я сейчас нарушу их все до единого.

87

Я предлагаю тебе выбор…

Я подхожу к Аиду, пересекаю границу, которую мы оба так старательно соблюдали, прижимаю ладони к его груди. Он становится таким жестким, что его можно принять за холодную мраморную копию. Я не обращаю на это внимания, поднимаюсь на цыпочки и целую его прямо в уголок губ.

Аид издает тихий возглас.

Я отстраняюсь, но не свожу с него глаз, выдерживаю его взгляд, который полон подозрения, но и внимания, который подмечает каждую деталь во мне.

– Спасибо, – шепчу я. – За все это.

Не оборачиваясь, я отступаю к бассейну за моей спиной. В то же время я медленно снимаю желтый сарафан через голову и роняю на каменную дорожку сада. Ночной воздух ласкает мою кожу.

Сначала он смотрит на черный паучий шрам у меня на боку, и, клянусь, Аид злится – на бесконечно малую секунду, но я вижу. А потом, как будто не в силах удержаться, его взгляд блуждает по всему моему телу и становится голодным, как у хищника, а глаза меняют цвет от ртутного до стального.

– Что ты делаешь? – Голос его низок и тревожен.

Но серебристые глаза рассказывают иную историю. Он пожирает меня взглядом. Его жар лижет мою кожу, хотя сам Аид изо всех сил остается спокойным.

Я улыбаюсь:

– Меняю правила нашей игры.

Аид делает рваный шаг вперед, вынимая руки из карманов и сжимая кулаки, лицо подергивается пеленой раздражения.

– То, что между нами, не игра, Лайра.

Я стою на краю бассейна и скидываю сандалии.

– Я знаю. Поэтому я меняю правила.

Аид качает головой:

– Я ухожу.

Вот только он не двигается. Ни на дюйм. Даже не отводит взгляда.

Я поворачиваюсь к нему спиной и раздеваюсь до конца. Сердце бьется о грудную клетку так сильно, что даже он наверняка слышит. Я могу быть умницей и проклятой воровкой. Я могу спорить с богами и поступать, как считаю правильным, в любой момент, даже если меня ждут последствия не из лучших. Меня называл дурой далеко