Колесо в заброшенном парке - Борис Тараканов

«У меня превосходная память на цифры, даты и фамилии».

Последняя фраза, похоже, забрала у него много сил. Но он вновь принялся старательно выводить на бумаге. Вовка и Стас следили за кривыми строчками.

— Но если они…

Вовка не успел договорить. Дверь распахнулась. На пороге стоял доктор в белом халате, шапочке, с марлевой повязкой на лице и черным ужом стетоскопа на шее.

— Боюсь, время визита истекло. Я прошу вас оставить пациента. У нас еще много процедур.

— Да-да, конечно…

— Спасибо, Виктор Матвеевич, вы очень нам помогли. Мы в скором времени непременно навестим вас.

— Не оставляйте меня!!! — вдруг захрипел Безекович. — Они убьют меня!! Это… это…

Он в изнеможении откинулся на подушку, взгляд его метался по палате. Дощечка со стуком упала на пол, карандаш откатился, описав дугу.

Стас и Вовка в нерешительности остановились. Доктор мягко взял их за локти и деликатно, но решительно направил к выходу.

— Мы обо всем позаботимся. К сожалению, ваш визит спровоцировал очередной припадок, это зафиксировали мониторы в ординаторской. Я прошу вас уйти. Кстати, отдайте мне, пожалуйста, эти записи, — он указал на исписанные Безековичем листы, которые Вовка держал в руках. — Мне необходимо подшить их к медицинской карте. Для анализа бреда больного и для регистрации вашего визита.

Пронзительно синие глаза над марлевой повязкой смотрели на Вовку в упор.

— Боюсь, доктор, это невозможно, — ответил за Вовку Стас. — Записки, безусловно, будут подшиты, но не к медицинской карте, а к делу господина Безековича. А являются они бредом или нет, решит следствие. Что касается нашего визита, то его уже зарегистрировали у вашего руководства.

Человек в белом халате слегка растерялся.

— Да, но…

— Мне искренне жаль, доктор, что вы не в курсе.

При этом он красноречиво раскрыл перед взором настойчивого эскулапа «документ прикрытия». Дополнительных вопросов не возникло.

— Ну и бардак здесь у них! — сказал Вовка, спускаясь по лестнице вслед за Стасом. — Вход в реанимацию не контролируется, лестница загажена, охрана внизу пьяная…

— При таком финансировании это не удивительно, — ответил Стас.

Навстречу им устало поднимался заведующий реанимационным отделением.

— Вы уже закончили? — поинтересовался он, поравнявшись со Стасом.

— Нет, но… пришел врач и сказал, что время истекло. Что назначены какие-то процедуры…

— Процедуры? — заведующий вскинул брови. — Может, имелся в виду дневной обезболивающий укол? Так его сестра делает…

Стас развел руками.

— Я уточню, — сказал доктор. — До свидания.

Он стал тяжело подниматься по лестнице, оставляя ребристые следы на припорошенном штукатуркой полу. Было видно, что за долю секунды он успел забыть и о странных посетителях, и о доставленном вчера «дэтэпэшнике». В палату Безековича он не пошел — чем, возможно, спас себе жизнь.

Когда двери за посетителями закрылись, человек в белом халате выждал две минуты, затем подошел к кровати. Он достал из кармана шприц-тюбик и снял защитный колпачок. Глаза Безековича наполнились ужасом. Человек взялся за трубку капельницы, проткнул ее иголкой шприца-тюбика, резким нажатием выдавил в трубку содержимое и торопливо вышел.

Приглушенный стон доктора Безековича услышали только электронные приборы, которые негромко пищали, беспристрастно фиксируя наступление дыхательных спазмов и предсмертные нарушения в работе сердца вверенного их датчикам пациента.

— Ты что, действительно собираешься отдать записки Безековича следователю? — спросил Вовка, с наслаждением вдыхая свежий воздух. После больничного запаха хотелось прочистить легкие.

— Безусловно! Прямо сейчас! Слушай, неужели я похож на идиота?

Вовка внимательно посмотрел на Стаса и усмехнулся.

— На первый взгляд ничего такого в глаза не бросается… Первичных признаков идиотизма я не наблюдаю.

— Я бы тебе понаблюдал… А записки нам самим понадобятся. И вообще, надо будет его еще пару раз навестить. Вопросов осталось много.

— Надо, — задумчиво согласился Вовка. — Врач этот какой-то странный.

— Мне тоже так показалось. Позвоню сегодня их главному, поинтересуюсь, что за эскулап. А зав реанимацией, по-моему, сам не знает, что там у него творится.

— Это как раз и пугает.

— Проходи, — пригласил Вовка, отпирая дверь квартиры.

Стас молча вошел, скинул сандалии, прошел в вовкину комнату и в изнеможении завалился на кровать.

— А ребята где?

— Гуляют, наверное. Разве их взаперти удержишь?

— А маманя?

— На ту квартиру пошла. «Цветуя» полить… И давно это тебя маманя заинтересовала?

Стас осклабился.

— Понятно, — кивнул Вовка. — Приготовить чего-нибудь?

— Можно… Только чего-нибудь простого.

— Чего простого?! «Это дубли у нас простые»! Как насчет завитков из свинины, начиненных куриным филе с черносливом и грецкими орехами?

Стас только рукой махнул.

Через час друзья уже восседали за столом.

— Сегодня у меня сверхаппетит! — сообщил Стас.

— Не верю, — ответил Вовка.

— Это еще почему?

— Ты просто не знаешь, что это такое. Сверхаппетит — это когда брат Митька помирает, но ухи просит. Ну, пробуй давай!

— В тебе умер великий повар, — восхищенно проговорил Стас, отрезая очередной кусочек ароматного, нежного, тающего во рту мяса.

— Да во мне столько народу передохло… — ответил Вовка, рассеянно ковыряя вилкой собственное кулинарное творение. — И не сосчитаешь.

Исследовательский центр «Чизанелли»

Антонио внимательно рассматривал портрет. Как выразился этот Магистр — «Это ты, только взрослый и в восемнадцатом веке». Что еще за глупости? Какой еще взрослый, когда Антонио — вот он. Композитор Виральдини сначала показался ему некрасивым. Однако из портрета лилась на Антонио еле уловимая энергия. Наверное, это была та самая энергия таланта, о которой когда-то рассказывал ему кто-то очень добрый. Антонио никак не мог вспомнить… Кажется, его звали Карло. «От подлинника картины исходит энергия мастера, — говорил он, — а от хорошего портрета — еще и энергия того, кто на нем нарисован». Где теперь этот Карло? А где он сам, Антонио? Ему никто так ничего и не объяснил. Этот Магистр постоянно говорит загадками. Приставленный к Антонио дядька, Джузеппе, он, конечно, добрый, но все время прячет глаза, когда Антонио пытается его о чем-то спросить.