Лётчик: Лётчик. На боевом курсе! Под крыльями Босфор - Владимир Владиславович Малыгин

А вот и встречающие механики появились. Подскочили, самолёт развернули, колодками колёса зафиксировали. Ну и мы наконец-то кабину покинули. Не всё же нам небо топтать, надо и на грешную землю спуститься. Устал. Длительный перелёт, да за один день, несколько утомил. Да что там несколько – вымотался, как собака. Накопленная за командировку усталость махом навалилась.

Встретили нас хорошо, перекинулись парой шуток, между делом поинтересовались о неисправностях и проблемах, получили честные ответы на все свои завуалированные и нет вопросы и не стали затягивать разговор. И нам это на руку. Узнали главные новости, сразу же определились с послеполётной подготовкой и последующим капитальным ремонтом. И всё, сил больше у меня ни на что не осталось, как-то сразу в один момент и закончились, словно из накачанного резинового баллона ниппель выкрутили. Сдулся. Отдохнуть бы хоть немного.

Все наши будущие сослуживцы живы и здоровы, это самое главное.

Механики тут же засуетились вокруг настрадавшегося за эти дни аппарата, а мы прихватили свои скромные пожитки из багажного отсека, закрыли лючок и направились в сторону жилья. Слева море плещется, на берег волна накатывает, шумит, манит. Искупаться? Пока вокруг никого? Мысль промелькнула и благополучно исчезла, потому как сил точно нет. Эх, сейчас бы на боковую, да придавить минут шестьсот, а потом в баньку забраться, душу и тело расслабить. А что, завтра и пойду и Михаила с собой обязательно прихвачу, если новых вводных сейчас не образуется, потому как есть у меня силы или их нет, а обозначиться перед командованием после прилёта необходимо. И поесть бы чего-нибудь…

Миша подхватил обе сумки, пошёл вносить жилой дух в нашу подостывшую комнатуху и соображать что-то насчёт позднего ужина, а я заторопился на доклад в штаб.

Дежурный сразу направил наверх.

В оперативном отделе бурлила жизнь, словно и не собиралась оглядываться на стремительно темнеющие окна и наступающую на город ночь.

– Вернулись? – Александр Васильевич улыбнулся глазами, принял мой устный доклад о возвращении, после которого тепло поздоровался и поприветствовал. – Рапорт готов? Нет? Тогда сейчас коротенько, буквально в двух словах расскажите о наиболее значимом и ступайте отдыхать, а с утра ко мне, уже подробно отчитаетесь. А то вид у вас…

Да, вид у меня ещё тот. На входе в зеркало глянул и себя не узнал – осунувшееся обветренное лицо с впавшими щеками и тёмными тенями. И вокруг глаз тёмные круги, как у енота. От очков. Это ещё хорошо, что отработанное масло в кабину не летит, а то бы сейчас вообще ещё тот вид был.

Заглянул в приёмную к Остроумову, не застал его, да никого не застал, двери закрыты и опечатаны. Значит, и впрямь, все дела и разговоры переносятся на завтра…

А уже вечером следующего дня мы занимали места в вагоне. Здесь почти мирная жизнь, пассажирские поезда ещё свободно ходят.

Весь сегодняшний день ушёл на хлопоты. На отчёт по командировке, на очень и не очень нужные разговоры, на передачу самолёта. Даже с Дудоровым успел переговорить, подтвердить своё согласие и кое-что обсудить. А сами сборы были короткими. Что нам собирать-то? Почти всё наше основное имущество, которого, честно сказать, совсем не много, остаётся здесь, в нашей комнатке, с собой забираем самое необходимое, повседневное и рабочее. В столице работы будет очень много, на гулянки времени не останется. Это я так с утра думал, чуть позже пришлось переменить своё мнение.

Да, а для бани мы всё-таки сумели выцарапать время. Пусть и немного получилось этого времени, но нам с Михаилом хватило. Собрались, долетели галопом до нужного нам заведения, оплатили вход в отдельный кабинет и поднялись по лестнице на второй этаж. Ну а там как обычно – расслабились, попарились и отмылись, наконец-то смыли с себя многодневную грязь и душу отвели. Отдельный-то он отдельный, этот кабинет, но парилка, как ни крути, общая, одна на всех.

И Остроумова утром выловил, надеясь переговорить накоротке и по-быстрому с инженером-инспектором. О сделанном мне предложении и об отчислениях с патентов. Это сейчас самое для меня основное, потому как некое чувство вины за единолично принятое решение на душу давит. Короткого разговора не получилось, пришлось задержаться, докладывать и рассказывать. Подробности разговора пересказывать не хочу, да они никого и не интересуют. Главное, расстались мы по-дружески. Не навсегда, само собой, а на время моего отъезда. Сам инженер ещё долгое время будет находиться здесь, в городе, поэтому ещё встретимся. А с отчислениями я пролетел. Рано ещё.

Заглянул через приоткрытую дверь в оперативный отдел, народу внутри много, и очевидно, что сейчас туда лучше не соваться. Позже зайду. Перехватил взгляд Александра Васильевича, жестами обозначил просьбу зайти чуть позже, получил в ответ согласный кивок. Вот и хорошо. Они тут что, всю ночь проработали? Прихватил в канцелярии тоненькую стопку чистой бумаги – дома отчёт напишу.

Перед обедом меня вызвали к адмиралу. Наверное, как раз успели с моим донесением ознакомиться. Вопросы появились? Мы с Михаилом в этот момент как раз из бани возвращались. Повезло, что успели попариться наскоро и смыть с себя накопившуюся усталость. Про грязь уже и не говорю. У жилого домика вестовой нас и перехватил.

Как знал, что одним отчётом не отделаюсь, всё равно придётся докладывать подробно и лично обо всех наших похождениях. И ещё вчера для себя всё решил. Рассказывать об увиденных недостатках? Никому такие подробности не нужны, все это и так знают. И моя личная субъективная правда никому не нужна. Пусть всё идёт, как идёт. Сумеют там сделать хоть какие-то выводы из моих снимков или не сумеют – ничего от меня не зависит. Слишком малозначима моя фигура в этом театре разворачивающейся действительности. Не ускорить и не замедлить мне вращение этого огромного приржавевшего маховика. Пинать его, чтобы ржавчина осыпалась, – только ноги ломать. Пусть он скрипит и крутится, как до этого скрипел и крутился. Делаю своё дело, вот и буду дальше его делать. Как сумею и как получится. Утешает только поселившаяся где-то в глубине сознания мысль о той самой малой песчинке, однажды попавшей в работающий механизм и сумевшей его остановить. Или поломать, не помню точно. Вдруг и я смогу повторить подвиг той песчинки. Нет, не останавливать и ломать хоть как-то работающий механизм, а хотя бы чуть-чуть изменить его работу в лучшую сторону. Для кого только в лучшую? Для меня? Наверное. Потому что про других я и думать не хочу. Осознал только что промелькнувшую в голове