Дроны над Сталинградом - Алексей Андров

Громов даже вырезал на корпусе «4» — не ради счёта, а чтобы не повторять ошибок предыдущего. Теперь — "Комар-4".

На двери мастерской повесили листок:

НЕ ВХОДИТЬ. ИДЁТ СБОРКА. С 2:00 до 8:00.

Подписано:Инженер Громов и сержант Дурнев.*****

Часть 2: Полёт в слепую

Наутро поднялся ветер — пронизывающий, с ледяной крупой, которую хлестало в лицо как стекло. Над линией фронта стояла мутная серая пелена, и только по глухим грохотам в стороне балки Лозовой можно было понять: идут тяжелейшие бои.

"Комар-4" стоял на старой катапульте, усиленной металлическими подпорками. Корпус стал плотнее, нос - чуть вытянут, как у коршуна. Под крылом — два узла для фотофиксации: один с "Лейкой", другой — импровизированный, с примитивной кассетой.

Громов ещё раз прошёлся по соединениям, проверил таймер. Дурнев держал наготове стартовый рычаг, кутаясь в воротник.

— Если не вернётся — хоть один снимок останется, — проговорил Громов. — Он выпадает по завершению маршрута. Пружина и шплинт.

— А если вернётся — будет два источника информации. А если не вернётся — опять собирать, — буркнул сержант. — Лучше бы люди летали, честное слово. А то птица эта может загреметь, как фанера над Парижем.

— А у людей — жизнь. У “Комара” — фанера. Пусть лучше фанера падает.

Громов поднял руку.

— Запускай.

Дурнев дёрнул рычаг. Щелчок. Взрыв пружин. "Комар-4" выстрелил вперёд, чуть клюнул носом, но быстро выровнялся. Ветер качал его, кидал, но он держался. Исчез в просвете между кронами деревьев.

Ожидание длилось почти сорок минут.

Сначала молчали. Потом начали переминаться. Один связист потянулся за махоркой, другой ушёл к буржуйке, Громов стоял с блокнотом. Лицо — каменное.

— Если не вернётся — это уже система, — сказал Дурнев. — Что-то не так.

— Или ветер. Или рельеф. Или просто не долетел. Мы тянем слишком далеко.

— А штаб требует точно, как в прошлый раз.

— Значит, следующий надо делать иначе.

"Комар-4" не вернулся.

К вечеру от разведгруппы пришла весточка — в роще, на восточном склоне балки, обнаружен разбитый корпус с цифрой"4". Фотоаппарат — отсутствует. Кассеты — нет.

Громов выдохнул:

— Кассету сбросил. Значит, где-то должна быть.

Ночью, в землянке разведки, Алексей сам разбирал механизм. Один из бойцов — тихий парень из Воронежа — нашёл кассету среди обломков сучьев и снега. Корпус помят, но цел.

В свете коптилки он разрезал корпус, достал плёнку. Обернул в сухую тряпку, вложил в коробку.

Наутро проявляли в мастерской. Снимки — грубые, смазанные, но в двух кадрах — чёткая колонна, маскировка из брёвен, и характерный тент на тягаче: немецкий "Хорх", с гаубицей на прицепе.

— Вот они и есть, — сказал Дурнев. — Не зря летали.

— Теперь главное — доказать, что это не разовая удача.

В штабе командир просмотрел снимки молча.

— Фото есть — беспилотника нет. Нужно что-то менять.

Он поднял глаза.

— Готовьте новый аппарат, товарищи инструктора. Нам воевать нужно, а для этого воздушная разведка вот как нужна.

Алексей сжал зубы:

— Будет. Следующий — с компенсацией по ветру. И сброс фото — по ветке маршрута. Два узла, два шанса.

— Срок — двое суток.

В мастерской Дурнев закрыл дверь и тяжело опустился на ящик.

— Ты представляешь, как он падал? Разбился в клочья. А мы тут, значит, снова будем собирать. Всё по новой.

— Пока они бьют точно — будем. Пока мы живы — надо.

Он поднял старую фанеру, уже испещрённую резами.

— “Комар-5” будет без номера. Он — не один. Он — следующий.

Алексей промолчал. Взял карандаш и начал снова.

За стенами трещал фронт. А в подвале — начиналась новая сборка. Все для фронта. Все для Победы.

Часть 3: Разворот

С утра снег ложился ровно. Мелкий, липкий — он не метался по ветру, а будто стелился по земле. День был тихим, как перед бурей. Фронт будто замер, хотя под Сталинградом тишина всегда была обманчива.

«Комар-5» стоял на старой позиции — те же рельсы, та же катапульта, но конструкция была уже совсем другой. Внутри корпуса, среди проводов и натянутых тяг, стояла двойная система навигационного баланса: трос возвращения и пластиковая линейка на солнечный сдвиг. По сути, Громов сделал механический гирокомпас из крышки от котелка и бритвенной пружины.

— Будет держать курс, — проговорил он. — По солнцу с поправкой на ветер. Четыре минуты до точки, одна — съёмка, три — возврат.

— А если солнце в тучах? — пробормотал Дурнев, жуя мерзлый кусок хлеба.

— Тогда — как получится. Заложил запас по ветру. И ещё — сброс кассеты теперь автоматический. Не дотянет — хоть фото упадёт.

Разговор прервало негромкое:

— Пора.

Запуск прошёл чисто. Дрон вылетел чётко, без крена, с лёгким свистом встал на высоту и ушёл на юго-запад — в сторону балки, где по данным штаба немцы перегоняли технику.

Пока “Комар-5” летел, они не болтали. Только курили и следили. Через девять минут на горизонте появилась точка. Она увеличивалась, снижалась рывками — возвращался.

— Сел? — спросил сержант.

— Сел, — подтвердил Алексей. — И мягко.

Фотоаппарат не пострадал. Кассета тоже была целой — её нашли в овраге, в 200 метрах от посадки.

Через два часа над столом штаба склонились командир батальона, старший лейтенант Чубаров и артиллерийский офицер. На снимке — движущаяся колонна: тягачи, повозки, гаубицы. На одном кадре чётко видно: немецкие расчёты разгружаются у кромки леса.

— Когда снято? — спросил артиллерист.

— 28 минут назад.

— Артиллерия готова?

— Да. Координаты по сетке — вот.

В 16:37 батарея ударила. В 16:45 по рации доложили: прямое попадание по тягачу, второй взрыв — в центре колонны. Разведка подтвердила: уничтожено три единицы техники и до взвода личного состава.

Командир подошёл к Громову, протянул руку:

— Вот теперь — результат так результат. Эх, чувствую, Гром, заберут тебя скоро наверх. А пока воюем вместе и свою первую боевую награду получишь от меня.

В стороне стоял новый человек — крепкий, лет под пятьдесят, с медалью «За отвагу» и изъеденным войной лицом. Он представился после:

— Фомин,