Двоеверие - Руслан Валерьевич Дружинин

– Совсем не жрёшь ни чё.Так и сгниешь с подведённым брюхом. Ну, давай, глянь, что я тебе принесла, – Влада поставила перед мордой собаки полную отварной обрези миску. Пёс слепо ткнулся в алюминиевый край, хрипло фыркнул и снова опустил голову. Ему лучше было лежать и неподвижно греть рёбра под светом весеннего солнца. Наступило тепло. Дожил.

Влада откинула бусые волосы за ухо, где на кожаном ремешке свисали два волчьих клыка. С непроницаемой тоской она смотрела на последнего умиравшего пса из Чёрной Стаи – не той Чёрной Стаи, которую заветным клинком подчинил себе Яр, а настоящей, служившей их роду ещё со времён Ярчука. Однако и с ним пришло время прощаться.

Тело пса исхудало, шерсть повылезла клочьями, смердело болезнью. Собака ослепла, задние ноги едва её слушались. Из милосердия её полагалось добить, так подсказывал уклад рода. Ведь даже подземники, предчувствуя немощь, уходили доживать последние годы в лес. Но не в одиночку. Вместе со старым охотником уходил пёс Чёрной Стаи. Когда он возвращался, в племени узнавали о смерти сородича. Теперь некому будет проводить стариков.

Влада так и не решилась облегчить кончину собаке. Слишком многих она отправила в Вырей атамом с рукояткой из янтаря. Пёс хрипло дышал и жмурил поблёкшие глаза на солнце. Воздух запах весной. От земли поднимался полупризрачный пар, последние островки снега стаяли тонкими ручейками. Он ещё жил, посреди весны, посреди возрождения жизни, и жизнью своей наслаждался. Ни еды, ни питья ему больше не надо, только выдох и вдох, выдох и вдох: пусть воздух струится по надсаженным лёгким и немного тепла, последнего перед зимой пустоты, растечётся по жилам.

– Дыши, – шепнула Влада и потрепала собаку рукой, обвязанной бусами. – Дыши, это твой день – последний, али ещё из многих, но твой.

– Они дохнут, – проговорил за спиной Сивер. Влада оглянулась. Как и поручено он привёл с собой безымянного мальчика с тёмными волосами и блестящим от дерзости взглядом. Мальчик чем-то напоминал Яра, только судьбы у них будут разные.

– Я такой болезни не знаю. Стая выродилась, до захудалишнего щенка, – встала Влада от ослабевшей собаки. – Прежде псы были добрым подспорьем для рода. Прошлым летом он ещё ходил с нами в набег. Сегодня же остался последним и дни его на исходе.

– По приплоду и о силе суди, – откликнулся Сивер, поглядывая поверху. Влада прошла мимо него к безымянному мальчику и откинула тому волосы за левым ухом. На коже синела татуировка в виде двух сошедшихся треугольников.

– Как тебя нарекают?

– Безымянным.

– Какое имя себе заслужить хочешь?

– Ра…

Звонкая пощёчина оборвала его. На бледном лице вспыхнул след от ладони. Безымянный не дрогнул, лишь крепче стиснул заточенные клыки.

– Не говори вслух неданного имени. Пусть скажется, когда к роду вернёшься с заслугами, – обронила она, отходя.

– Если вернёшься, – прибавил Сивер.

– Один не пойдёшь. Дам другого тебе, – меряла Влада шагами нагретую солнцем поляну под старой сосной. Иногда она встряхивала волосами, как взбивает оперенье ночная птица. Только Влада прислушивалась не к ночным голосам, а к дневным звукам… может к тем, что вовсе не слышимы. Любой охотник в племени знал, что ведуньи слышат неслышимое и видят незримое. Одарённые девочки в племени рождались нечасто, но любая веста боялась, что однажды к ней явится Зрящая Кошт и повяжет на запястье её маленькой дочери чёрную нить.

– Дорога лежит в земли Кроды. В глубине нор, где горит вечное пламя, сыщите ведуна. Донесёте ему весть от меня. Но остерегайтесь обмана, – Влада вернулась, обошла и оглядела Безымянного со всех сторон, и остановилась у него перед глазами.

– Знаешь, что никто из посланцев назад ещё не вернулся? Никто не заслужил себе имя.

– Ежели сгину, то хоть так послужу роду, – ответил он.

– Сгинуть легко, – отвернулась она. – Живым ко мне вернись в логово и поведаешь, что в вечном пламени видел под Кродой. Угольному волку доверия нет, плохое племя под ним. Теперь всё. С первым солнцем ступайте в дорогу. Пшёл.

Безымянный кивнул, развернулся и поспешил к норам. На поляне с ней остался лишь Сивер.

– Посланцы мрут, а чужеядные стаи до сих пор не пришли едениться.

Влада вернулась к задремавшей собаке, ощупала ребристый бок и перебрала порыжевшую шкуру.

– Чужеродые знают, где наше логово. Мы сами приманиваем к себе врагов и подставили нож под горло! – с нарастающим недовольством продолжил Первый Охотник. – Вожаки крамолу удумали. Промеж себя именуют ведунью изменницей: за то, что ты супротив уклада пошла.

– Слепые они, – глухо отозвалась Влада. – Из Навьей норы мира не видно.

Сивер мрачно глядел и с горькой тяжестью выдал, что скопилось у него на душе.

– Убьют они тебя.

Но и здесь Влада не испугалась и даже не оглянулась на мужа.

– Ежели меня убьют, то и тебя вместе с Яром, – оглаживала она собаку, словно только с псом говорила. – Тогда племя, верно, погибнет. Некому будет с чужеядами договариваться, а они придут скоро – только дурак не провидит; а в злобе и страхе каждый дурак. Будет кровь, Сивер. Кров внутри нашего рода. Ты к такой крови готов?

Сивер скрестил на груди руки, овитые кожаными ремнями. Вожак Навьей Стражи быстрее и злее, и крепче любого другого охотника в племени, он был лучшим из соплеменников, когда они с Владой впервые сошлись, и оставался сильнейшим сейчас. Только страсть за