Тайны мертвого ректора. Дилогия - Виктор Фламмер (Дашкевич)

И Кузя понял, что тему эту продолжать не стоит. Иначе колдун замкнется и перестанет доверять.

– Ясно… Хорошо, что в Москве не сажают в камеру. У нас бы обязательно отправили минимум на сутки. А в такой холод в подвале можно и передвинуть коней.

Соколов облегченно рассмеялся:

– Двинуть кони, вы хотели сказать?

Было заметно: молодой колдун доволен тем, что Кузя прекратил расспросы об убийстве. Значит, Гермес Аркадьевич не ошибся и эти студенты что-то знают.

– Кстати, сеньор Диниш, вы не видели того стукача?

– Стукача? – не сразу сообразил, что имеет в виду Соколов, Кузя.

– Доносчика, – решив, что иностранец не понял слово, пояснил колдун, – того студента, что донес на Петровича Вадиму Владимировичу. Надо бы поймать его и в соответствии с правилами студенческого братства объяснить, почему доносить нехорошо.

– Даже на дивов? – удивился Кузя.

Соколов усмехнулся:

– Донесли на дива, а дисциплинарку вкатили нам. Но доносить нельзя ни на кого. Гниль нужно вырывать из сердца сразу, – юноша сжал кулак, и от него так повеяло силой, что Кузе стало интересно, как выглядит его оружие. В том, что оно есть, и весьма мощное, див не сомневался. Что же знает этот парень? За ним определенно необходимо проследить.

За разговорами Кузя и Олег добрались до учебного корпуса и, оставив верхнюю одежду в гардеробе, зашли в аудиторию. Соколов занял место за столом в третьем ряду парт, поднимающихся вверх. Кузя, спросив разрешения, сел с ним рядом, но больше поговорить не удалось. Студент открыл учебник и погрузился в чтение. Кузя тоже достал книгу и повернулся так, чтобы сокурсник не увидел текст на страницах. И с увлечением принялся читать о приключениях пирата по имени Билли Бонс.

Аудитория постепенно наполнялась студентами. Они шумели, переговаривались, но ничего стоящего не обсуждали, поэтому Кузя слушал вполуха, наслаждаясь книжкой. Как же здорово, что Гермес Аркадьевич научил его читать! Вот что значит – повезло с колдуном. В отличие от бедняги Петровича. Кузя внезапно нахмурился: в памяти всплыла картинка, как колдовская плеть со свистом опускается на спину Анонимуса, рассекая одежду и плоть.

А сильно ли в то время отличался Гермес Аркадьевич от профессора Вознесенского? Нет, не особенно. И не удивительно, ведь именно такие профессора и учат молодых колдунов.

А сам Петрович ожидал экзекуцию покорно, склонив голову и не смея возражать. Нет, так нельзя! Нужно сопротивляться и отстаивать свои права. Разве кто-нибудь посмеет вот так обращаться с Владимиром? Да и сам Кузя сумел объяснить своему колдуну, что дивы не нуждаются в наказаниях. Но как донести это до остальных? До дивов? До колдунов?

Пока Кузя размышлял, студенты расселись по своим местам и в аудитории повисла тишина. Нарушая ее, скрипнула открывающаяся дверь, и в зал вошел профессор Вознесенский. Кузя от неожиданности даже случайно выпустил когти, благо под столом этого никто не заметил. Так. Надо быть посдержаннее. Иначе недолго и задание провалить.

…Тем более что внимательный взгляд колдуна среди всех присутствующих сразу же безошибочно выцепил Кузю. Профессор медленно прошел к кафедре и, положив на нее журнал, обратился к студентам:

– Доброе утро. Сегодня мы проведем важное обсуждение. Слухи в Академии разносятся быстро, поэтому, уверен, все уже наслышаны о происшествии в библиотеке.

По рядам студентов пронесся шорох. Колдун удовлетворенно наклонил голову:

– Я так и думал. Но для тех, кто не знает, кратко поясню. Наш библиотекарь осмелился в оскорбительном тоне заговорить с новоприбывшим студентом. За это я примерно наказал его. Однако некоторые юные поборники справедливости сочли мои действия дикостью, о чем немедленно и публично уведомили меня. С обсуждения этого эпизода мне бы и хотелось начать нашу лекцию.

Он снова обвел взглядом аудиторию.

– Для начала давайте послушаем участников событий. Олег Соколов и Диниш Оливейра, встаньте, пожалуйста.

Кузя посмотрел на сокурсника: Соколов медленно поднялся и спокойно и уверенно поглядел на преподавателя. Тогда Кузя тоже встал.

– Скажите мне, Олег, вы можете припомнить, чтобы хоть раз я нарушил правила вежливости, принятые в Академии, и обратился к вам на «ты»? Даже несмотря на то, что я значительно старше и являюсь вашим преподавателем.

– Ни разу. Но ведь и Петрович раньше не делал ничего подобного. Стоило ли наказывать его настолько жестоко за одну небольшую ошибку? Тем более при всех?

Профессор поднял руки и медленно несколько раз ударил ладонью о ладонь.

– Браво. Вы верно отметили, что за Петровичем никогда не водилось ничего подобного.

Взгляд колдуна внезапно изменился, и воздух в аудитории тревожно загудел.

– А вот следующие ваши слова с головой выдают в вас зеленого юнца, – совершенно другим, жестким и язвительным тоном произнес он. – На ваших глазах див первого класса восьмого уровня проявляет неожиданное для всех неуважение к колдуну. И вы это называете ошибкой? Вы считаете, что див может таким образом «ошибиться»? Перепутать? Забыть?

Он снова обвел взглядом студентов. Все молчали.

Черт. Кузя незаметно прикусил губу. Этот колдун весьма умен и очень опасен. Да уж, не студентов следует бояться диву под прикрытием в Московской Академии.

А профессор продолжил:

– Скажите, Олег, вы были в Шлиссельбурге во время Прорыва?

– Нет, Вадим Владимирович, – ответил студент, – туда взяли только лучших учеников выпускного курса.

– А вы, сеньор Оливейра?

Кузя задержал дыхание. Лгать, глядя в глаза колдуну, он не мог. И никакой уклончивый ответ на прямой вопрос на ум не приходил. Поэтому див изобразил на лице смущение и опустил голову, словно согласился с той мыслью, к которой клонил колдун.

– Вот именно. А вы помните Петра Семеновича Слуцкого? Он вел у вас «заклинания третьей категории» в прошлом году. Его разорвали на моих глазах. Дивы, атаковавшие его, не поделили жертву. А вы, Олег, упомянули студентов выпускного курса. Сходите в галерею главного корпуса, там на стене висят их портреты. В этом году никто не закончит Академию с отличием. Потому что лучшие остались на перешейке.

Кузя исподлобья бросил взгляд на Соколова и увидел, как густая краска заливает лицо молодого колдуна.

Да как же так? Получается, Олег согласен с этим Вознесенским? И тоже считает дивов чудовищами, которые заслуживают лишь жестокости и унижения? Кузя поднял голову: все взгляды были прикованы к нему. Он облизал губы. Сейчас лучше промолчать. Не стоит привлекать к себе лишнего внимания, особенно внимания этого грозного и умного колдуна. Но…

В аудитории совсем юные студенты. Они ведь вырастут и… превратятся в такого, как Рождественский? Нет, нельзя упускать шанс до них достучаться.

Кузя тихо, но твердо проговорил:

– Но ведь ваш див, библиотекарь, тоже сражался там. И рисковал жизнью. Неужели вы думаете, что из страха наказания?

Студенты зашумели. Профессор посмотрел на Кузю с некоторым удивлением и переспросил:

– Что?

И Кузя, с шумом втянув ноздрями воздух, заговорил:

– Ваш бештафера, вернее… див. Он сражался вместе с вами, ведь так? Вы сказали, что погибли студенты и преподаватели. А сколько дивов погибло во время Прорыва? Вы это знаете? А ведь многие из них продолжали сражаться за народ… людей, даже потеряв хозяев. Вы же не можете мыслить, что они делали это потому, что их били и мучили? Нет! Бештаферам, как и людям, знакомы понятия преданности и верности долгу. А еще они, как и люди, чувствуют боль и страх. И унижение.

Кузя вспомнил, как Гермес Аркадьевич запускал салют в честь Владимира, и добавил:

– Ваш див такой же герой, как и вы. И точно не заслуживает жестокого обращения.

За спиной послышался одобрительный гул, а Олег Соколов посмотрел на Кузю с нескрываемым уважением.

Выражение лица профессора тоже изменилось. Он слегка сощурил глаза.

– Что же, отличная речь. Дайте-ка угадаю… вы из студенческой республики «Портвейн»? Анархист?

Кузя облегченно улыбнулся и выдохнул:

– Ага…

Надо же, как повезло, что его посвящали именно в этой республике. Или проницательный Педру предвидел, что дома Кузя немедленно вступится за дивов?

– Это многое объясняет. В частности, ваш отличный русский язык. И, поверьте, мы очень благодарны Академии Коимбры за поддержку, без ваших колдунов и менторов мы бы не отстояли Петербург. И домой, в солнечную Коимбру, тоже вернулись не все. А знаете, почему это произошло, студент Диниш? Потому что когда-то