Катали мы ваше солнце - Евгений Юрьевич Лукин

Иных приспособлений для сидения не наблюдалось.

Огромный Олжас Умерович встретил меня радушно. Даже из-за стола поднялся.

– Прошу, – указал он прямиком на кресло.

– Спасибо, – поблагодарил я и остался стоять.

– Слушаю вас.

– Вот, – сказал я, бережно вынимая коробку из пакета. – Не могли бы вы мне объяснить…

Олжас Умерович принял её, осмотрел, цокнул языком.

– Прошу, – повторил он.

Второй раз отказываться было невежливо, и я присел. Очень не люблю стоматологические кресла. Стоит мне в них оказаться, начинаю жалеть, что не знаю ни единой государственной тайны. Выдал бы на раз, лишь бы побыстрей отпустили.

– Так что это? – спросил я.

– Это вещь! – изрёк Олжас Умерович и далее, к моему ужасу, с треском взрезал оболочку широким ногтем большого пальца. Как скальпелем.

– Позвольте! – вскинулся я. – Что вы делаете?

– Вскрываю, – невозмутимо отозвался он.

– Вы не поняли! Я только хотел узнать, сколько это может стоить…

Ноготь приостановился. Оператор взглянул на меня с недоумением:

– Нисколько. Всё оплачено при покупке.

– Так я ж не покупал! Это подарок…

Олжас Умерович понимающе склонил широкий лоб.

– Крутой подарок, – произнёс он с уважением.

– Погодите! Что хоть там внутри?

– Э! – со скукой молвил он. – Чипы, дрипы… Что ещё может быть внутри?

И ноготь завершил свою разрушительную работу.

– Вот, – сказал Олжас Умерович, раскрывая коробку и предъявляя её содержимое.

Я ничего не понял. Множество мелких отделений, в каждом лежит что-то крохотное и красиво упакованное.

– А поближе можно?

– Что значит можно? Нужно!

Громадный кочевник в белом халате вышел из-за стола и принялся раскладывать финтифлюшки на лотке, прикреплённом к подлокотнику. Самым крупным предметом оказалась полупрозрачная пластиковая плошка, размерами и формой напоминающая нищенски сложенную горсточку. Последней из коробки была извлечена книжица с бланками и печатями на последней странице.

– Распишитесь, – повелел он. – Здесь… и здесь…

Я как дурак расписался. Полностью теряю волю в стоматологическом кресле.

– Ну вот… – несколько даже мечтательно произнёс Олжас Умерович.

– Позвольте… – встрепенулся я. – Что вы собираетесь…

– Да не волнуйся ты так, дорогой… – с нежностью успокоил он меня. – С жалобами пока никто ещё не обращался.

Далее на мои дыхательные органы легла полупрозрачная пластиковая горсточка, что-то зашипело – и я поплыл.

* * *

Чёрт его знает, что за наркоз он мне вкатил. Какой-нибудь веселящий газ, не иначе. Очнулся я словно бы вдребезги пьяный. Море по колено. Тянет на подвиги. И чувство юмора обострено до крайности.

– Скажите, пожалуйста, это жизнь? – осведомился я первым делом. С этакой, знаете, великосветской небрежностью.

– Жизнь, жизнь… – кивнул откуда-то с немыслимой высоты Олжас Умерович, имевший теперь прямо-таки планетарные размеры. – Ты минут десять посиди пока, подожди. Не вскакивай.

Ну да, не вскакивай! Именно это я и собирался сделать. И сделал бы, не вдави он меня в кресло своей широченной ладонью. Не буду пересказывать всего, что я ему наговорил, пока пытался принять стоячее положение. Наиболее оригинально, на мой взгляд, прозвучала угроза взорвать к едрене фене весь этот их корпус, как я взорвал два небоскрёба в Нью-Йорке.

Наконец дурман начал помаленьку рассеиваться. Окружающая действительность вернулась в привычные рамки и больше не гримасничала. В гортани легонько саднило. Во рту – тоже. Да и с глазами было явно не всё в порядке – такое ощущение, будто песком запорошены. Я хотел их протереть, но Олжас Умерович остановил меня властным жестом:

– Не надо!

Я подчинился.

– Что это вы со мной сделали?

Оператор всмотрелся в мои зрачки, убедился, что я уже вполне вменяем, и очертил толстым пальцем лежачий овал в непосредственной близости от моих губ.

– Здесь у вас вживлён артикулятор. Здесь динамик. Остальное снимается. О правилах гигиены расскажу чуть позже. До ужина лучше ничего не кушать. А завтра обязательно придите провериться…

– Провериться?..

– В любое удобное для вас время. Я здесь буду постоянно. А сейчас пробное включение.

Он что-то нажал на металлической коробочке, очень похожей на Евину распознавалку, и перед глазами у меня вспыхнула знакомая рамка. Тут-то я наконец всё и понял. Почти всё.

– Бот? – сипло спросил я.

Олжас Умерович довольно усмехнулся.

– Не просто бот! – назидательно сообщил он. – Такой бот, что круче ещё не придумали.

Глава пятая

К счастью, когда я выпал из лифта на родном этаже, никто из персонала в коридоре не маячил. От мента с пистолетом к тому времени тоже осталось одно воспоминание в виде пустого письменного стола, нелепо торчащего посреди холла. Веселящий газ ещё не совсем выветрился, и меня кренило настолько заметно, что в палате с восхищением привстали с коек.

– Во даёт! – сказали не без зависти.

Я запихнул пакет со вскрытой коробкой и бланками в тумбочку, выгреб оттуда цитрусы на лангетку и отнёс в общий котёл, половину рассыпав по дороге.

– От нашего операционного стола – вашему операционному столу!

Подобрал с пола обронённый мандарин и, рухнув на своё ложе, сожрал с кожурой. Утёрся. Слизистая во рту – взвыла. Будто йодом ранку помазали.

– Бот! – выговорил я в больничный потолок и глупо загоготал.

Через полчаса очухался окончательно.

* * *

Что бы с тобой ни стряслось, главное – не жалей. Всё равно ничего не изменишь. Это правило я вывел примерно к тридцати годам и с тех пор только и делаю, что от него отступаю.

Поэтому приходится себя утешать.

Хотел распознавалку? Хотел. Ну вот есть у тебя распознавалка, причём крутизны – немереной. Правда, там не только распознавалка, там наверняка ещё и уйма прочих наворотов, о которых ты, деревня, понятия не имеешь. А теперь будешь иметь. Не исключено, что многие из них окажутся весьма полезны. И покажи кого-либо другого, кому нечто подобное досталось бы на халяву! Да, разумеется, научно-технический прогресс штука гибельная, но, с другой стороны, куда от него в наши дни денешься? Конечно, ты бы предпочёл взять деньгами. Но, положа руку на сердце, скажи: смог бы ты такое продать, не будучи при этом жестоко обутым? Или даже не так: смог ли бы ты вообще что-либо продать? С твоими деловыми способностями – никогда!

Наконец, чёрт возьми, это в любой момент можно отключить.

На следующий день я сходил проверился и получил от Олжаса Умеровича крепкий втык за сожранный с кожурой мандарин.

– Маленький, да? – ворчал грозный оператор, осматривая с зеркальцем мою ротовую полость. – Русским языком было сказано: до ужина не кушать! Тц, э-э… Здесь – раздражение, здесь – раздражение… Артикулятор – штука нежная. А он – с кожурой! Вот придётся переделывать…

К счастью, как