Клуб космонавтики - Андрей Юрьевич Звягин

Я все пообещал.

7

Никогда раньше мне так не хотелось, чтобы родители оставили меня одного.

Отец прочитал мне целую лекцию. Как училка Мария Леонидовна. Она тоже любит выступать, особенно перед всем классом. Говорит нагло и самоуверенно. Делает вид, что знает все обо всем. Тупые всегда самоуверенны, и зная эту тайну психологии, на Марию Леонидовну можно не обращать внимание. Но папа не такой. Он тихий, но умный. Его слова похожи на правду, поэтому с ним трудно спорить.

Он назвал деда сумасшедшим. Разве так можно? И сделал это специально. Провоцировал меня. Зачем, не знаю. Какой-то хитрый план?

Сами вы сумасшедшие! Все! С вашими сериалами и международными панорамами, коврами на стенах, телевизорами, овощными базами, фразами "не от мира сего" и книгами, которые вы не читаете, а ставите на полки, потому что все ставят.

Сказал — и слегка успокоился. Сходил в ванную, намочил руки холодной водой, умылся. Вернувшись в комнату, увидел, что на соседнем доме запылали огромные лозунговые буквы.

Скоро мне идти. Я боюсь, но в меру. Может, не понимаю опасности. Словно читаю роман о собственных приключениях, а книгу легко в любой момент закрыть и положить на полку.

Вдруг подумалось: надо заглянуть в кладовку, то есть в бывшую дедову комнату. Хотя сейчас его там нет, и даже воспоминаний не осталось. На полу валяются коробки, со стены свисают гроздья луковых колготок.

Но чемодан по-прежнему лежит. Дед закрыл его перед смертью и велел не трогать. Ослушаться боязно, да и ключ неизвестно где. А однажды мама, начав заикаться почти как Глеб, прошептала отцу, что в чемодане кто-то живет, и папа тоже шепотом попросил ее замолчать, а то сын услышит. Я, как нетрудно догадаться, все же услышал и потом тысячу раз прокрадывался в кладовку, прикладывал ухо к чемоданному боку. Увы, изнутри доносилась только тишина.

Неожиданно я понял, что могу нарушить запрет, что дедово требование не открывать — скорее всего игра, которую дед так любил. А игра больше, чем реальный мир. В ней все сложнее, многие слова в игре носят маски и только притворяется собой. Дед будто подмигивал мне из темноты, смеясь и спрашивая — готов ли ты не испугаться?

Да, твердо ответил я, включил в кладовке свет и вытащил чемодан. Какой он тяжелый и мрачный. Кусок первобытного дерева или обломок разбитого корабля. Железная, в прикосновениях ржавчины ручка, и такой же замок.

И тут в чемодане что-то зашуршало, заскреблось и поползло.

Я выскочил из кладовки, как ужаленный. Стало ясно, о чем в панике говорила мама.

Глубоко вздохнув, взял себя в руки и осторожно подступил к чемодану. Тот, кто в нем был, еще поворочался и затих.

Кто же это? Домашних животных дед не заводил. И кто способен жить без еды и воздуха?!

Нет, я все-таки открою. Даже если существо вопьется мне в руку отравленными зубами. А как иначе? Сгорать от любопытства до пенсии? Дед на моем месте бы точно открыл.

Но где искать ключ? Промелькнула мысль — странная, но интересная — о том, что ключ не может находиться далеко от своего замка, даже если он на другом конце света. Я ничего не понял, однако снова принялся рассматривать чемодан.

Поначалу никакого тайника не обнаружил. Дерево старое, но твердое, как камень, в прожилках тонких трещинок. Ключу спрятаться негде. И только через полчаса тщательного поиска я заметил, что сверху, ближе к правому дальнему от замка углу трещины образуют неровный прямоугольник, похожий на крышку пенала.

Она легко сдвинулась, и под ней в небольшом углублении лежала тонкая стальная пластина с прорезями — ключ.

Дрожащими руками я вставил его в замок.

8

…Чертик, обыкновенный резиновый чертик оказался источником шума и всеобщего страха. Ростом ненамного больше мизинца, с рогами, ухмыляющейся рожицей, тонкими ножками и толстым пузом со вставленной в него миниатюрной ядерной батарейкой. Энергии в ней хватит, чтоб ползать и шебуршать миллион лет. Вот ты какой, хранитель чемодана. Чувство юмора дед сохранял до последней минуты.

А еще внутри лежала старинная морская лампа, коробка спасательных спичек, почтовый конверт и свернутая вдвое записка.

Сначала я вытащил спички. Они не такие, как те, которыми зажигают газовую плиту. В магазинах их не купить. Вдвое длиннее и толще, не боятся воды и ветра, загораются от любой шершавой поверхности, и в каждой из них жара, как в костре, всю ночь зимой греться можно. Сунул их в карман, вдруг пригодятся, хотя и не представлял, зачем.

Потом стал рассматривать лампу. Шар размером с два кулака из толстого стекла, а вокруг него железные защитные скобы. Нижняя часть вывинчивается для запаливания фитиля.

Я так и сделал — выкрутил, затем понюхал — масло есть, повернул ручку (никакие спички тут не нужны, зажигается от трения, как порох в кремниевом оружейном замке), и появился маленький желтый огонек. Ввернув фитиль обратно в шар, я поставил лампу на ящик и вышел, чтобы погасить верхний свет (выключатель был снаружи кладовки).

А когда вернулся, понял, что кладовка теперь не в нашей квартире, а в космосе. Лампа горела, как Сириус, на стенах и потолке мерцали маленькие блестки-звездочки. Оказывается, космос может быть где угодно, даже внутри клетушки длинной в несколько шагов, если ты захочешь его найти.

Я постоял немного и взял конверт. В нем оказался рисунок.

…Черный ночной город. Погасшие фонари. Никого нет. Пусто. Ветер носит мусор и осенние листья. Свет лишь в одном окне.

Когда-то я говорил эти слова. Мысленно, стесняясь произнести их вслух, потому что рядом был дед, хотя именно он привел меня к этой картине, то есть к ее огромной копии на стене. Наверное, город и там, и на клочке бумаги нарисовал он. Я и не знал, что он умел рисовать. А что я еще о нем не знаю?

Затем я развернул записку. Она состояла из двух частей.

9

Смерть стоит у дверей, но войти пока не решается.