Фантастика 2025-56 - Сергей Сергеевич Мусаниф

Поднявшийся спецназовец занял стратегическую позицию у окна. Его брат-близнец все еще прикрывал собой дверь. Надежная защита.

— Что-то я затупил, — признал Ленни, вытирая кровь с лица носовым платком.

— Бывает, — философски сказала я. — Нос не сломан?

— Не знаю.

Где-то далеко включились сирены. Сначала их завывания приближались, становясь громче и отчетливей, а потом, на расстоянии примерно двух кварталов — не спрашивай, как я определила это расстояние, это просто опыт — пропали. Видимо, ребятам объяснили, что тут происходит и кто тут работает, и они развернули своих железных коней в обратном направлении.

Можешь считать, что им повезло.

— Что происходит? — спросила я у спецназовцев. Должны же они поддерживать связь со своими коллегами.

— Мы работаем, мэм, — пробасил из-под шлема тот, что стоял в дверном проеме. — Клиент больно шустрый попался.

Это да. Мигель шустрый.

Шустрый и пуленепробиваемый. Надеюсь, у ТАКС найдутся на него свои методы.

Я усадила Ленни на кровать, сходила в ванную, намочила полотенце и принялась вытирать кровь с лица агента Джонсона. Больше тут все равно делать было нечего.

— Ловушка сработала, — сказал Ленни.

— Угу.

В голове была пустота. Сначала я не верила, что Мигель вообще придет, теперь же я не верила, что спецназ ТАКС сумеет его взять. А во что я буду не верить завтра, мы узнаем чуть-чуть позже.

Ленни запрокинул голову, забил ноздри салфетками и двумя пальцами, очень аккуратно, прикоснулся к носу.

— Вроде бы не сломан, — сказал он.

— И то хорошо.

Надеюсь, это будет единственная кровь, что прольется сегодня ночью. Если учесть, что из чертового Мигеля кровь в принципе не течет. А жаль, мне бы хотелось устроить ему кровопускание, и совсем не в лечебных целях.

Я присела на кровать и похлопала Ленни по плечу.

— Будем надеяться, что все это было не зря.

Он вздохнул.

По крайней мере, он все еще жив и не в коме. Другие люди, за которыми приходил Мигель, таким похвастаться, увы, не могли.

Спецназовец, дежуривший у двери, отставил дробовик в сторону и снял шлем.

— Все закончилось, мэм, — сказал он. — Мы его взяли.

* * *

Мне было пятнадцать.

Накинув больничный халат поверх больничной пижамы, я надела больничные тапочки и вышла из больничной палаты в больничный коридор, а потом — в больничный сад.

Не то, чтобы мне хотелось гулять, мне тогда вообще ничего не хотелось, но мой лечащий врач настаивал, что я должна проводить время на свежем воздухе. Медсестры составили график моих прогулок и тщательно следили, чтобы я его придерживалась. Наверняка у них даже была специальная тетрадочка, в которую они записывали время, когда я выходила в сад и возвращалась в палату.

Я прошла по идеально ровной дорожке, проложенной через идеально подстриженный газон, мимо идеально сформированных кустов и не ощутила никакого терапевтического эффекта. Вдобавок, моя любимая скамейка оказалась занята. На ней сидел какой-то высокий и очень худой мужчина в больничной одежде, его правое запястье были перебинтовано.

Суицидник, наверное.

Я остановилась в нескольких метрах от скамейки и не знала, что делать дальше. Начинать разговор не хотелось, да и что я могла ему сказать? Идти искать другую скамейку тоже не хотелось, за время пребывания в больнице я уже успела выработать ритуал, которого придерживалась каждый день, и вот теперь он оказался нарушен.

Это выбивало из колеи.

— Я занял твое место? — спросил он, заговорив первым.

Я кивнула.

— Я скоро уйду, — сказал он. — А пока ты можешь присесть рядом, места тут хватит и для двоих.

Отказываться от такого приглашения было невежливо, и я села рядом.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Боб, — сказала я.

— А я — император, — сказал он.

— Угу, — он не был похож на японца, а других империй в мире, вроде бы и не осталось, но в таком месте каждый волен называть себя, как хочет.

— Ты не слишком разговорчива, Боб.

— У меня депрессия, — сказала я.

— Знакомое состояние, — сказал он. — У меня тоже когда-то была депрессия.

— И как ты справился?

— Я уб… рал причины, которые ее вызывали, — сказал он. — После этого мне стало значительно лучше.

— Значит, сейчас у тебя нет депрессии?

— Нет.

— Тогда что ты здесь делаешь? Тебя упрятали сюда твои враги?

— Нет, — он улыбнулся. — Мои враги предпочитают куда более радикальные решения. Меня упрятали сюда люди, которые пытаются мне помочь. Наверное, они хорошие, просто не знают, что нужно делать.

— Та же история, — сказала я.

— Меня, наверное, скоро отпустят, — сказал он.

— А меня, наверное, нескоро, — впрочем, меня это не волновало. Больница, школа, дом… Никакой разницы, на самом деле.

Кроме прочего, у меня была ангедония — ничего не приносило мне радости.

— Здесь не так уж плохо, — сказал он.

— Угу.

— Знаешь, я встречал людей, у которых были неприятности и покруче твоих.

— Не сомневаюсь.

— Однажды я встретил юношу, почти мальчика, чью страну захватили враги, — сказал он. — И когда я говорю, что это была его страна, я имею в виду именно это. Он был принцем и должен был стать ее королем.

— Это какая-то сказка?

— Что-то вроде того, — сказал он. — Главный захватчик отпустил принца, с условием, что ровно через год тот должен будет бросить ему вызов.

— Странный тип, — заметила я.

— Странный, — согласился он. — Любой на его месте просто приказал бы своим людям перерезать принцу глотку. Но тот парень… у него были свои представления о том, что правильно, а что нет. И он хотел сделать все красиво. Понимание красоты при этом у него тоже было сугубо индивидуальное.

— Угу.

— Когда я встретил этого юношу, он бежал от убийц, которые шли по его следам, — продолжил он.

— И где вы познакомились?

— В местной тюрьме.

Я не стала спрашивать, за что их обоих замели. Надеюсь, что просто за бродяжничество.

— Ты ему помог?

— В тот раз — да, немного, — сказал он. — Но большего я не мог бы сделать, даже если бы захотел. Есть пути, по которым можно пройти только в одиночку. Он искал силу, но заемное могущество ему бы не помогло. Истинной силой не делятся, истинную силу нельзя одолжить или передать другому. Ее можно только обрести.

— И чем дело кончилось? — спросила я. — Он нашел силу? Бросил вызов? Отвоевал свое королевство?

— Не знаю, — сказал император. — Мне было не настолько любопытно.

— Но это же самое интересное, — сказала я. — Финал истории. Мораль, которую можно из всего этого вынести.

— Мораль — штука тонкая и сугубо индивидуальная, — заявил император. — А финал