Брат, мой брат - Вера Вкуфь

Вера Вкуфь

Брат, мой брат

Глава 1. На светлой стороне

Примерно на четвёртом этаже световые пятна перестали рябить у меня перед глазами, и можно было, наконец, в полной мере осмотреть подъездное пространство. Как оказалось — очень вовремя, потому что ещё несколько шагов по лестнице вверх, и я непременно вписалась бы коленкой в железный набалдашник верхней ступеньки пролёта. Зачем такое делать — класть узкий лист металла на самый сгиб — я понятия не имею. Не иначе чтоб такие как я падали и разбивали коленки. Или лбы. Кстати, в детстве со мной такое и случилось — я долго хвасталась, как трофеем, бурым шрамом, по форме напоминающим туфельку балерины из прописей. На коленке, слава богу, а не на лбу.

Я остановилась, параллельно прислушиваясь к подъездному шуму. Тихо. Значит, Витька ещё не сообразил, как открывать кодовый замок без ключа. Он вообще не очень умный. Хоть и добрый.

Я огляделась по сторонам. На лестничной клетке чисто и, если принюхаться, можно ощутить лёгкий запах бриза. Будто ты на море, а не в подъезде дома обыкновенного провинциального городка. Стены покрыты синей краской от пола до середины, а выше, до потолка, краска белая. Не знаю, для чего такое делать. Наверное, просто надо. Кстати, граффити и другой наскальной живописи здесь нет. Видимо, в установке кодового замка, с которым всё ещё возится Витька, всё же есть смысл. А до этого моя бабушка, покуда была жива, считала своим долгом воспитание подрастающего поколения и не ленилась методично проводить беседы с самим поколением, его родителями, бабками, тётками, дядьями и другими пращурами, не успевшими скрыться от всевидящего ока бабушки. И то ли у неё был педагогический талант, то ли роль играли её суровый вид и острый язык без костей, но на подъездных стенах всегда была тишь да гладь.

Я поднялась на последний пролёт и встала возле двери с табличкой «20». Кстати, раньше у входа в подъезд висел поимённый список жильцов с указанием квартир. И бабушкина фамилия оставалась там очень долго, вплоть до того, как сама табличка куда-то исчезла.

Связка ключей зазвенела металлом, когда я достала её из кармана. Ключей всего два, и между ними нет ровным счётом ничего общего. Один — длинный и тонкий, с маленькой двусторонней бороздкой на самом кончике и узкой овальной головкой. Другой — основательно-короткий и округлый со всех сторон, кургузо торчащий на фоне длинного. Забавно, но эти ключи чем-то напоминают мне нас с Витькой.

Я, конечно, тонкий и длинный — с моим-то балетным прошлым. Недолгим, правда, всего пару лет, но всё же. А вот кряжистый Витька — это, конечно, тот второй. Который, будто мстя мне за своего оставленного снаружи прототипа, напрочь отказывается поворачиваться в замочной скважине.

Дёргаю его и напираю изо всех сил, но замок будто закаменел и делает вид, что его механизм давно сросся с дверным проёмом, и вообще внутрь никого и никогда больше не пропустит.

Сквозь лестничный пролёт до меня доносятся настойчивые звуки человеческого пыхтения и тяжелые шаги молодого тяжеловоза. Очень вовремя, потому что стоя у равнодушной двери, я начинаю чувствовать себя беспомощной и глупой. Поэтому с нескрываемой надеждой я уставилась на Витькину лохматую макушку, мелькнувшую в пролёте примерно третьего этажа.

Вынув из замка ключ — это-то мерзкий замок позволил мне сделать — я сжала связку в кулаке и облокотилась на спускающиеся вниз перила.

— Ну? И долго ещё тебя ждать? — не без усмешки спросила я, для пущего эффекта притопывая туфельным каблуком по краю верхней ступеньки. Как будто это и не я минут пять назад захлопнула подъездную дверь у Витьки прямо перед носом. Чему он совершенно не возмущается и даже сейчас, дойдя до пятого этажа и взмокнув, не выказывает ни малейшего недовольства.

Таков уж мой брат. Ладно, не совсем брат — сводный. Кстати, сводное родство — это не родство по одному из родителей, как некоторые думают. Это когда Витькина мама вышла за моего папу. Поэтому кровного родства между нами нет. Только ментальная братско-сестринская «ненависть».

— Чего не заходишь-то? — спрашивает он, поудобнее переваливая рюкзачную лямку на плече и одновременно перехватывая лямку огромной походной сумки. И уверенно преодолевает последние ступеньки, двигаясь ко мне.

Вид у него если не брутальный, то по крайней мере мощный. Брат мой невысокий и, как я уже говорила, плотно сложен. Вроде и без лишнего жира, но широкий костяк и крепкий мышечный корсет делают его немного похожим на штангиста. А широкое, доброе лицо лишает всякого намёка на возможный трепет от внешнего вида. Чем я бесстыдно и воспользовалась, основательно нагрузив свою сумку, которую Витька несёт на локте — знала, что он не разрешит тащить её самой. Так что вещей и всего остального я набрала куда больше, чем необходимо на эту неделю, в течение которой нужно будет решать наши квартирные вопросы.

— Замок не открывается, — я не стала врать, глядя на мелкие капли пота на Витькином лице и замечая тёмные круги пота на его футболке в районе подмышек. Кстати, его запах меня отчего-то совершенно не раздражает, хоть я чувствительна к чужому амбре.

Витька бухнул мою сумку на кафельный пол, и битая плитка беспомощно звенькнула под ней. Забрал у меня связку ключей и без труда провернул ключ в нижнем замке до приятного щелчка. Дверь приветливо заскрипела ему, отползая внутрь и шурша старым клеенчатым покрытием по квартирному полу.

Внутрь он зашёл первым, подхватывая с пола сумку и напрочь забывая о правилах этикета, по которым пропускать вперёд положено даму. Но я не в обиде.

Квартира встретила нас чинным и благородным спокойствием — тем же самым, которое встречало в детстве, когда нас сдавали на каникулы бабушке. Здесь нельзя было сильно баловаться, зато можно было подолгу рассматривать витиеватые узоры на люстре с красивыми прозрачными висюльками. И люстра, кстати, всё та же и всё ещё на месте.

Квартира эта в нашей с Витькой собственности, и вроде бы особо нам не нужна — город маленький, больше похожий на посёлок, и жить здесь два студента в лице нас отродясь не собирались. Собирались продавать.

Витька, побросав все вещи и наскоро разувшись, сразу ушёл в ванную. Чистюля. Оттуда донёсся звук пустоты, гуляющей по трубам, и только потом бухающими толчками полилась вода. Наверняка сначала ржавая, цвета пива или