Девочка с Севера - Лия Геннадьевна Солёнова

так, как говорят обычно про таких женщин: «Маленькая собачка всегда щенок». У неё были две крохотные собачки (мама и дочка) – московские тойтерьеры. Одна из них была неизменной медалисткой собачьих выставок. Валентина Николаевна работала корректором в каком-то издательстве, и по долгу службы ей приходилось прочитывать кучу разнообразной литературы. Поэтому она считала себя специалистом во многих областях знаний и просвещала окружающих, в первую очередь меня. Как-то пыталась образовывать меня даже в области канцерогенеза. Начитавшись в своем издательстве, увлекалась то модной диетой, то голоданием. А вообще-то была разносторонним творческим человеком: писала картины, пела романсы. Так случилось, что со временем, покинув «Романтику», мы оказались с ней в одном микрорайоне Орехово-Борисово, и я её иногда встречала. Сын вырос, женился, росла красивая внучка. Валентина Николаевна пела на каких-то концертах. Как-то встретив меня, попеняла мне на то, что я пополнела, и посоветовала сесть на диету из сырых кабачков. «Так чистят, так чистят и омолаживают организм, что ни в сказке сказать, ни пером описать!» Встретив её в следующий раз, узнала, что от этой кабачковой диеты она сама чуть богу душу не отдала. Исхудала и лишилась сил. Врачи даже заподозрили у неё раковую кахексию. С трудом спасли в больнице. Последний раз я случайно встретила её в 2012 году в автобусе. Она тут же поведала мне, что всю ночь читала Герцена и в восторге от его остроумия. Так что у неё был ещё порох в пороховницах, в смысле – творческий заряд и интерес к литературе; думаю, и к жизни вообще. Выглядела она по-прежнему моложе своих лет.

Другая соседка была товароведом в магазине «Берёзка». О-о-о-о! Нынешним молодым даже представить сложно, что это была за должность! В пору повального дефицита она заведовала такими товарами, которые рядовому пешеходу даже не грезились, т. к. доступ в эти магазины был разрешён только обладателям специальных чеков. Она занимала трёхкомнатную квартиру с дочкой-подростком. На вид ей было около сорока лет. Холёная, одетая в такие одежды, какие и в «Берёзке»-то не висели для общего обозрения. Вид у неё был холодно-надменный, отсекавший всякое желание с ней заговорить. Однажды её мать, иногда навещавшая дочь и внучку, позвонила к нам в дверь. Ей понадобилось что-то по хозяйству. Валера пошёл помочь. Вернулся потрясённый. Такую мебель он никогда в жизни не видел! Музей! Этот эпизод на наши отношения с соседкой никак не повлиял. Мы и не страдали от этого.

В нашем доме жила разношёрстная публика: научные сотрудники, учителя, инженеры, директор английской школы, куда старалась запихнуть своих детей тогдашняя элита, редактор «Московских новостей» на французском языке, лётчик со стюардессой, Владимир Леви – известный психотерапевт и немало других, думаю, интересных людей. Всех не перечислить: дом девятиэтажный, длинный – десять подъездов. В «Романтике» вырос мальчик по фамилии Шевкунов, ставший известным священнослужителем – теперь уже епископом и писателем – отцом Тихоном.

Были и другие весьма любопытные личности. Каждый день одновременно с мамами с колясками выходил на прогулку высокий армянин среднего трудоспособного возраста. Прохаживаясь, он призывным взглядом смотрел на молодых мамаш. Вроде бы он занимал какую-то должность в правлении кооператива. Жил один в трёхкомнатной квартире, что по жилищным нормам того времени не полагалась даже в кооперативе, но деньги во все времена решали многие вопросы. Про него говорили, что он инвалид, чего никак нельзя было сказать по его виду, и что основной доход ему давали карты. По ночам в его квартире шла игра в преферанс по-крупному. Другой заметной личностью был довольно молодой мужчина, бывший не то переводчик, не то юрист. Когда-то профессионал высокого класса в своём деле и при деньгах, а теперь совершенно спившийся. На что жил, непонятно. Каждое утро он в тренировочных штанах и шлёпанцах на босу ногу шатался около дома, приставая к знакомым с целью сшибить деньги на опохмел.

Запредельно короткой юбкой, открывавшей целлюлитные ноги до места, откуда росли, выделялась молодая художница, как говорили, из числа авангардистов. Во дворе стоял её в прах раздолбанный старый «Запорожец», из которого она с криком постоянно изгоняла местную ребятню, устраивавшую в нём игры. Видимо, надеялась на что-то употребить этот хлам. В её однокомнатной квартире часто происходили вечеринки с плясками голышом на столе. Квартира была на втором этаже, занавесок на окнах не водилось, поэтому невольными зрителями становились жители дома напротив и все проходящие мимо. Позднее она со товарищами свалила в Париж, где, видимо, они нашли большее понимание своего творчества и образа жизни. «Запорожец» остался гнить во дворе.

В те годы начался исход евреев из СССР. Из нашего подъезда уехала молодая семья (муж-математик, жена-учительница и семилетняя дочка), немало удивив коллектив мамаш. Жена Света тоже в нём состояла. У нас они часто просили пишущую машинку. Мы с Валерой думали, что муж печатает научные статьи. Оказалось, документы на отъезд. За полгода до отъезда Света уволилась с работы. Мы её спросили:

– Тебя уволили?

– Нет, сама уволилась.

– Зачем?! Ещё могла бы работать и работать, пока тянется канитель с оформлением документов.

– Американцы очень настороженно относятся к советским учителям, считая их работниками идеологического фронта, долго проверяют. Лучше я поеду как домохозяйка.

Их дорога в Америку растянулась на полгода или больше – через Вену, Рим. Из Рима Света писала, что дочь вовсю с детьми болтает по-итальянски. Наконец они осели где-то между Сан-Франциско и Лос-Анджелесом. Оттуда Света слала восторженные письма. Подруга, которой она писала, не отвечала на письма, так как, работая на закрытом предприятии, не хотела из-за них служебных неприятностей. Света перестала писать.

Моими ближайшими подругами в доме были Таня Рязанова, Наташа Добровольская, Наташа Елигулашвили. Таня Рязанова родилась во время войны в Канаде, где в то время в советском посольстве работали её родители. Она сохранила несколько своих детских вещей и одалживала их мне. Это были нарядные комбинезоны на кнопках, которые появились у нас значительно позже. Я надевала их на Илью только на выход в поликлинику или гости. Когда он из них вырос, вернула Тане, но с рождением следующих двух сыновей она снова мне их одалживала. Таня окончила институт иностранных языков и преподавала на курсах английского языка. Однажды увидев меня с адаптированной книжкой на английском языке, сказала:

– Что ты какую-то ерунду читаешь! Хочешь, я тебе интересные книжки дам?

– Конечно, хочу!

И стала давать мне довольно лёгкое чтиво, большой любительницей которого она сама была. Это были любовные истории на английском