Лабинцы. Побег из красной России. Последний этап Белой борьбы Кубанского Казачьего Войска - Федор Иванович Елисеев

На площади много местных казаков с перевозочными средствами. Они торгуются о цене с нами «до Кубани» так, словно перед ними стоят не родные кубанские казаки-воины в несчастье, а пленные турки.

У меня в кармане жалкие гроши. Мои чевяки за первый переход совершенно стерлись. Они ведь «азиятские», на легкой подошевке, подшитой «фаданом», и предназначены только для верховой езды!

Незаметно образовался «союз дружбы» – Лабинцы и Кавказцы, и потому что мы, оба брата, хотя и в разных полках, но в горе находимся вместе, а с нами – и наши ближайшие друзья. Со мной неразлучно – полковник Ткаченко, войсковые старшины Баранов, Сахно и полковой адъютант, сотник Косульников с женой. Неразлучны со мной командир 2-го Лабинского полка, полковник Кротов и его помощник, войсковой старшина Красковский. Последний из студентов – высокий, стройный, с польскими усами, твердый характером.

У брата – командир 1-го Кавказского полка, полковник Хоменко, и Ваня Храмов. Вот этой группой мы и наняли мажару «на быках», чтобы добраться до Кубани, протекающей у станицы Старокорсунской.

Рязанские казаки мне совершенно не нравятся. Они на нас смотрят как на чужих людей. Они хотят на нас заработать. Они не злы и не любопытны даже в том, что вот их родная Кубанская армия попала в плен. Нет, они заинтересованы только в заработке.

«На быках до Кубани далеко, придется там заночевать», – говорят они. Я удивился, что эта станица до сих пор работает на быках, тогда, как мне казалось, все Кубанское Войско работает на лошадях. Но оказалось, что горные станицы почти все работают на быках, так как станицы бедны землей и подножного корма мало. «Лучше, выгоднее работать на быках», – говорят они нам.

Мой расчетливый помощник по хозяйственной части, войсковой старшина Баранов не хочет платить деньгами.

– Хочешь – за доставку я даю тебе английскую шинель? – предлагает он казаку, подрядившемуся везти нас.

Казак-возница соглашается, но предварительно тщательно осматривает ее – «не просвечивает ли она»? У Баранова их две. И ему ее не жаль, а 200–300 рублей – это деньги. Но я вижу, что у него есть и деньги. А у его командира полка, бывшего только на фронте и в передовых линиях, нет ни денег, ни бурки, ни единственной английской хотя бы шинели. В тылу и на фронте – разные люди.

Наш возница оказался очень разговорчивым. И как будто с придурью. Брат и Лука Баранов немилосердно острят над ним, чем веселят нас, но он на это совершенно не обижается, считая, что такой разговор нормальный, и даже польщен тем, что вот полковники так дружески говорят с ним.

– Ну а теперь держитесь! – вдруг выкрикнул он и по гладкой дороге переводит свою очень сноровистую молодую пару быков в аллюр «намет».

Поистине – надо быть виртуозом, чтобы без вожжей скакать и управлять быками, запряженными в мажару. Мы даже испугались, как бы быки не свернули с дороги, как бы не опрокинулась мажара, и мы просим его остановиться «в его лихости». Да, этот казак-возница был «с придурью», как о них говорят в станицах.

К полуденному времени мы прибыли к Кубани. На большой мажаре с драбинами, на сене и полости, так мягко и приятно было ехать, да еще в обществе веселых, остроумных, долгих и испытанных друзей, что на время и забыто – «кто мы»?.. Но переправа через Кубань на барже-пароме напомнила нам, «кто мы», так как здесь появилась ненавистная нам власть.

В станице Старокорсунской

Переправа через Кубань продолжалась долго. Я впервые в этом районе. Родная Кубань здесь гораздо шире, чем у нашей Кавказской станицы.

Большими группами, безо всякого порядка, мы входим в первую станицу черноморских казаков. Она резко отличается от Рязанской. Она вся в деревьях. Все улицы в акациях. Во дворах – фруктовые сады и хорошие постройки. Станица очень старая и богатая. Название ее, «Корсунская», дышит далекой казачьей стариной Киевской Руси. Теперь праправнуки тех казаков – на Кубани.

Мы поместились в доме не совсем богатого казака, по соседству с церковной площадью. Хозяюшка, лет пятидесяти, уж и не знает – чем же нас еще угостить! Готовит что-то, накрывает стол, а сама нет-нет да и всплакнет. Хозяин-казак, этих же лет, печально настроенный, чтобы не видеть слез жены, уходит в глубь двора и начинает топором тесать колья. Их сын, казак лет двадцати пяти, не сидит на месте, больше гуляет по двору или, облокотившись на забор, грустно смотрит вдоль улицы, что идет к станичному правлению.

– Да чивой-то Вы такая грустная, тетенька? – кто-то спрашивает ее.

– А-а-а, деточки, – вздохнула она и горько заплакала.

Оказывается – сын их сотник. Он остался в станице и не пошел в поход. Вначале его не трогали, а теперь завтра велели ему явиться в Екатеринодар. Красные производят большие насилия в станице, и они боятся за сына.

Я знаю, что мои старые соратники-корниловцы: Мартыненко, два брата Кононенко, Костик и Семен Дзюба – все казаки этой станицы. Наши хозяева хорошо их знают и удивились – как это вернулся назад есаул Костик Дзюба? «Его здесь давно ищут красные за старые грехи», – поясняют они.

Вечером мы вышли на просторную станичную площадь. Там масса казаков. Настроение веселое. Там дивно поет черноморские песни Войсковой певческий хор, находившийся среди нас. Правда, он не был полон, но кто из казаков не поет родные песни? Присоединились офицеры, и хор взывал, плакал и алкал своими дивными мелодиями. Им управлял вахмистр-регент постоянного состава, оставшийся с армией.

Среди казаков пронеслись слухи, что под Екатеринодаром стоит Кубанская казачья бригада «зеленого сотника Пелюка», который якобы заявил красным, что если они кого-да-нибудь тронут на Кубани – «то вин усых рознэсэ»!

Я этому хотя и не особенно верил, но слушать было приятно. А казаки и молодые офицеры были просто в восторге от этих слов Пелюка. И дай им возможность – готовы были сотника Пелюка возвести в Войсковые Атаманы.

Долго не расходились казаки со станичной площади в тот теплый апрельский вечер у реки Кубани, который оказался «последним» вечером нашего вольного передвижения.

Переночевали спокойно и 28 апреля, после вкусного завтрака нашей сердечной хозяюшки, мы вновь высыпаем на станичную площадь, чтобы следовать в Екатеринодар.

Наш матрос-начальник, близко познакомившийся с нами, с казачьими станицами и их гостеприимным населением, оказался неплохим человеком. Мы его совершенно уже не боялись и не слушались. Как-то зашел к нему узнать распорядок движения и увидел у него на столе корзину