Рафаэль - Александр Борисович Махов

В небольшой ванной комнате (3,2×2,5 метра) с нишей Рафаэль впервые применил античную технику росписи энкаусто, когда краски размешиваются горячим воском, что придает эффект бархатистости поверхности. Написанные поверх темно-красного грунта картины живо напоминают живопись древнеримских мастеров, обнаруженную среди руин дворцов и в гротах римских терм с обилием затейливых орнаментов, называемых «гротесками». Большая часть сцен написана учениками по эскизам мастера. В 1520 году после смерти кардинала Биббьены его stuffetta была превращена в часовню, стены обшиты деревянными панелями, а плафон обтянут полотном.

Великий мастер импровизации и жонглирования обстоятельствами Биббьена дважды устроил «случайную» встречу художника со своей племянницей Марией в театре, а в другой раз на великосветском приеме. Худосочная рыженькая девица не произвела на Рафаэля впечатления, но на свою беду дурнушка влюбилась без памяти в красивого художника. Выросшая в глухой провинции и оказавшаяся в столице девушка была вынуждена одеваться по моде и учиться светским манерам. Часто она терялась и краснела, не понимая от волнения, о чем ее спрашивают. Обменявшись с ней парой слов, Рафаэль успел проникнуться к ней лишь жалостью. Одна только мысль, что в награду за вымученное согласие жениться на племяннице всесильного кардинала он может получить еще более высокую должность в дворцовой иерархии, вызывала у него раздражение и желание бежать от всего этого куда подальше.

Но следует также признать, что, пожалуй, впервые в истории перед художником открывалась перспектива вырваться благодаря этой сделке из вековой зависимости от власть имущих и оказаться в привилегированном социальном сословии, приравненном по положению к сильным мира сего. Ему вспомнились матримониальные терзания Кастильоне, и так не хотелось их испытывать самому. В то время друг находился в отъезде, и Рафаэлю его явно недоставало, чтобы обменяться мнением по поводу бурно развивающихся римских событий. Поделившись с ним новостью о своем назначении, вознесшем его на невиданную высоту, он искренне признался в письме, что опасается, как бы ни пришлось повторить полет Икара, и хотя Витрувий вносит ясность, но этого пока недостаточно. Рассказывая о своих делах и сомнениях, Рафаэль решил умолчать о происках Биббьены, дабы не задевать больную струну Кастильоне.

Так получилось, что его холостяцкое положение и вес в обществе стали изрядно занимать родных и близкое окружение, хотя свои амурные увлечения он особенно не скрывал и в его доме часто можно было видеть молоденьких натурщиц. Об этих событиях Рафаэль оповестил дядю Симоне Чарла, который усиленно сватал его к предложенной его другом Буффой девушке из «приличного семейства».

Приведем обстоятельное письмо племянника с небольшими купюрами и в соответствии с нормами современного итальянского языка. Оно датировано 1 июля, когда назначение на пост главного архитектора уже витало в воздухе.

«Дорогой дядя, любимый как отец!

Полученное мной Ваше письмо было особенно мне дорого как доказательство, что Вы на меня не сердитесь. По правде говоря, у Вас не должно быть повода сердиться, ибо писать по пустякам не стоит, а теперь накопилось немало, о чем я должен Вам сказать.

Прежде всего, что касается женитьбы. Я бесконечно рад, что не взял в жены ни ту, что Вы советовали, ни никакую другую, за что постоянно благодарю Небо. Думаю, что в этом смысле я оказался мудрее Вас. Уверен, Вы согласитесь со мной в том, что поступи я тогда по-Вашему, то не оказался бы в Риме и не достиг бы того, что имею. Здесь у меня три тысячи золотых дукатов и пятьдесят золотых скудо ренты. Кроме того, Его Святейшество назначил мне жалованье в триста золотых дукатов за руководство работами в строящемся соборе Святого Петра, и оно будет увеличиваться. Пока я жив, такого не смогу заработать никогда и нигде…

На днях я начал расписывать другую станцу для папы на общую сумму работ в тысячу двести золотых дукатов. Тем самым, дорогой дядя, я делаю честь Вам, всем родственникам и моему родному городу. Я несколько отклонился от темы женитьбы и тут же хочу Вам доложить, что кардинал Биббьена хочет предложить мне в жены одну свою племянницу. На днях я пообещал выполнить пожелание Его Преосвященства при согласии дяди священника и Вашем. Я не могу не сдержать слова, и мы близки к решению, и скоро сообщу Вам обо всем. Наберитесь терпения, пока этот важный вопрос не будет решен так или иначе…

Что касается моего пребывания в Риме, признаюсь, что никогда уже не смогу жить где-либо в другом месте даже короткое время. Причина тому строительство Святого Петра, где я занял место Браманте. Но существует ли на свете более великий город, чем Рим? Имеется ли более достойное дело, нежели возведение Святого Петра, являющегося первым храмом мира?

Это будет самое крупное строительство, когда-либо виденное. Оно обойдется более чем в миллион золотом, и папа уже распорядился ежегодно выделять шестьдесят тысяч золотых дукатов. В помощь мне приставлен один знающий монах, которому за восемьдесят, с тем чтобы я познал, пока он жив, все тайны ремесла и под конец не нуждался ни в чем, став мастером в этом искусстве. Его зовут фра Джокондо. Каждый день папа призывает нас к себе и подолгу беседует с нами по многим вопросам строительства.

Прошу Вас, сходите к герцогу и герцогине. Расскажите им обо всем этом. Пусть они знают, чем занят их бывший подданный… Ваш Рафаэль, художник из Рима».[57]

Для него было важно успокоить дядю и немного заинтриговать предложением кардинала Биббьены, а главное, сохранить свободу, чтобы всецело отдаться любимому делу. Надо было выбросить из головы дядины благоглупости. Как и большинство обывателей, дядя считал, что для мужчины не может быть более ответственного дела, чем выгодная женитьба и зарабатывание денег, хотя сам, бедняга, так и остался закоренелым холостяком, скромно живущим на небольшую ренту.

В письме Рафаэль ничего не сказал дяде о новом заинтересовавшем его заказе, который, как он надеялся, позволил бы ему исправить ошибки, вскрывшиеся при работе над «Положением во гроб» для Перуджи. Предложение поступило от крупного сицилийского латифундиста барона Якопо Базилико, который в память о безвременно умершей дочери возводил в Палермо церковь в испано-готическом стиле Санта-Мария делло Спазимо (от ит. spasimo – страдание, печаль) для монастыря оливетанского монашеского ордена. Посетив Рафаэля в мастерской по рекомендации кардинала Риарио, несчастный отец сумел уговорить художника принять заказ. Он был так безутешен в своем горе, что Рафаэль не смог ему отказать и отправил в Палермо одного из подмастерьев, чтобы снять нужные замеры в храме для будущего образа.

Картина предназначалась для главного алтаря церкви, поэтому ей придана вытянутая по вертикали форма,