Мемуары - Станислав Понятовский

сохранить своё положение он должен основывать исключительно на благорасположении императрицы, которого королю ни за что не добиться, если он, Штакельберг, не обрисует его перед государыней наилучшим образом — а он станет делать это лишь в соответствии с тем, будет ли король снисходителен решительно ко всему, что Штакельберг станет от него требовать.

Нередко он добавлял ещё, что лично от него, от Штакельберга, зависит приблизить или отдалить полный раздел Польши — ведь он может или посоветовать императрице склониться к тому, на чём настаивают Австрия и Пруссия, или, напротив, отсоветовать ей это, сказав, что она поступит дурно...

Штакельберг доходил до того, что пытался контролировать короля при выборе им его собственных служащих, при оказании милостей иностранцам всех рангов, вплоть до заезжих артистов... А так как он обладал бесконечными претензиями — и как баловень судьбы, и как литератор, и как знаток всего на свете, — иначе говоря, желал первенствовать повсюду и во всём, и пользоваться репутацией и самого любезного, и самого могущественного одновременно, королю стало исключительно сложно и тягостно потакать самолюбию, воспроизводимому в стольких измерениях, и соответствовать многократным сменам ссор и примирений, которые Штакельберг вынуждал его переносить...

Следует признать, однако, что Штакельберг оказал королю и несколько значительных услуг, в частности, на сеймах 1776, 1782, 1784 и 1786 годов. Каковы бы ни были сопутствующие мотивы, эти услуги определявшие, они были реально оказаны — и король ценил это.

IX

Возвратившись в Варшаву из Петербурга в апреле 1776 года, Штакельберг вручил королю письмо императрицы, которое заслуживает того, чтобы быть помещённым здесь целиком.

Копия письма императрицы королю от 3 марта 1776.

«Государь, брат мой!

Мой посол, возвратившись ко двору вашего величества, засвидетельствует вам моё удовлетворение письмом, которое он привёз мне от вас, и вновь выскажет вам самые положительные заверения в моей неизменной дружбе к вашему величеству, а также в столь часто выражаемой мною склонности и желании добиваться процветания вашего государства — и обеспечивать его покой.

Ваше величество убеждено, конечно же, и вся нация, вероятно, вместе с вами, что для достижения этого покоя нет способа более действенного, чем всячески поддерживать правительство, которое вашему величеству и нации удалось сформировать при содействии моих добрых слуг и слуг моих союзников. Но вам известно не менее хорошо, что всё вновь учреждённое, каким бы необходимым и полезным оно ни было, вынуждено при своём рождении вести постоянную борьбу против интересов и мнений, связанных с определившимся уже порядком вещей, а также против злоупотреблений, имевших место ещё до его создания.

Так что нет ничего менее удивительного, чем сопротивление, оказываемое пытающемуся завоевать авторитет Постоянному совету, созданному для того, чтобы поддерживать авторитет государства в периоды между сеймами. Нет, следовательно, ничего удивительного и в сложностях, которые возникли и которые могут продолжиться некоторое время, способное ослабить доверие и надежду, возлагаемые вашим величеством и всей нацией на формирование, с которым все связывают свой покой и своё благоденствие в будущем.

Мой посол возвращается в Варшаву вооружённый самыми подробными приказами оказывать нации всевозможное содействие во всём, что способно её укрепить. Я считаю своим долгом предупредить об этом ваше величество, дабы заранее исключить возможность всякого иного толкования моих намерений, могущего возникнуть, и чтобы никакие спекуляции или инсинуации, обвиняющие или могущие обвинить меня в иных намерениях, чем поддержка того, что создано и обещано мною и моими слугами в Польше, не обеспокоили ни ваш ум, ни умы всей нации — от кого бы эти инсинуации не исходили.

Прошу вас верить: дело здесь не в том, что я избегаю отказываться от раз высказанного мнения, во имя славы и достоинства государства заставляющих меня твёрдо держаться принятых мною решений. Дело в моём убеждении в том, что Польша не может быть счастлива иначе, чем имея во главе существующее ныне руководство, активность которого пробудится — и тогда оно станет пользоваться подобающим уважением и влиянием.

Выразив столь недвусмысленно свои пожелания и намерения, я жду, что вы, ваше величество, станете постоянно проявлять доверие к моему послу, единственному, кому я отдаю приказы, и, соответственно, единственному, кто имеет право говорить от моего имени — доверие, необходимое ему для того, чтобы он смог быть столь полезен делу, сколь я того желаю.

Только действуя подобным образом, ваше величество даст мне возможность доказать вам, вам лично, то уважение и ту подлинную дружбу, с какими я остаюсь — и т. д...»

Штакельберг сообщил содержание этого письма многим особам различного ранга. Оно помогло подготовить умы к тому, что должно было произойти несколько месяцев спустя...

ПРИЛОЖЕНИЯ

ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

А несколько месяцев спустя состоялся, как известно, первый раздел Польши...

Поистине трагическим пассажем приходится завершать знакомство русского читателя с мемуарами Станислава Понятовского, далеко не исчерпав всего текста его воспоминаний, хотя закончить «Мемуары» последний король Польши так и не успел.

Настоящее издание задумано, как книга для чтения — о восемнадцатом веке и Человеке, эту эпоху представляющем, — и включить в неё записки Понятовского полностью не представляется возможным: их «сугубо-историческая» часть (по объёму — примерно половина рукописи) задавила бы всё живое, что в мемуарах есть, чем они интересны и поныне любому читателю, независимо от даты его рождения.

Профессиональным же исследователям истории Польши, которым, разумеется, интересно всё, следует обратиться к оригиналу рукописи (существует несколько списков; часть из них — неполные; все, насколько нам известно, на французском языке) или же, что проще, к её полной факсимильной публикации, — также естественно, на французском языке, — предпринятой Российской Академией наук в 1914 (I-й том) и 1924 (II-й том) годах.

С этой публикации и сделан, — впервые в столь значительном объёме, — перевод на русский язык для нашей книги. Основу её составляют записки, вошедшие в I-й том и относящиеся ко времени молодости автора — пока Понятовский не стал ещё королём. Во II томе наблюдательного, добросовестного, подкупающего своей искренностью мемуариста всё более заслоняет Монарх — фигура, так сказать, официальная, занимающая в иерархии XVIII века столь исключительное положение, что упоминать о ней иначе, чем в третьем лице, Понятовский не считает возможным...

Именно исходя из занимаемого монархом положения, автор обильно включает в текст этой второй, «королевской» части своих мемуаров описания политических интриг, как международных, так и внутренних; подробно рассказывает о бесконечных недоразумениях и перепалках короля с русскими послами, сменявшими друг друга; описывает события открытой и тайной борьбы, сопровождавшей едва ли