Таким был Саша Гитри - Жан-Филипп Сего

Там Саша приобретёт опыт, о котором он мог прочитать только в книгах. И ещё! Неизвестный ему мужчина разрежет своё одеяло пополам, и предложит половину Саша. В свою очередь, он поделится своей половиной одеяла с молодым рабочим. Та же солидарность, что и в лагерях для французских военнопленных в Германии.

Еда состоит из единственного и постоянного блюда — холодной лапши с конфитюром. «Чёрный рынок» снова вступает в свои права. Пачка сигарет стоит 1500 франков, сигарета — 100 франков, а затяжка — 100 су!

Затем наступает время допросов. В свою очередь вызывают и Саша. Но это всего лишь ещё один допрос из многих. Саша успевает прочитать вверх ногами то, что написано на листке с указанием причины его ареста. Это слово, в которое он не может поверить — «неизвестно»! Невероятно, значит, он находится в тюрьме, не зная за что, и, что ещё лучше, его тюремщики тоже этого не знают!

С Vél’d’Hiv’ покончено. Теперь их переведут в Дранси (Drancy)[109]. Покидание лагеря происходит гораздо спокойнее, нежели прибытие, толпа менее плотная и хорошо сдерживается живой изгородью из молодых городских полицейских, которые, заметив Саша, начинают кричать «Моа! Моа! Моа!».

Перевод в Дранси происходил на автобусе. Лагерь находится под охраной очень молодых сотрудников FFI и под командованием двух иностранных офицеров, русского и испанца. Однажды, когда Саша был во дворе, офицер, в сопровождении красивой девушки, подошёл к нему, оторвал розетку кавалера ордена Почётного легиона и бросил её на землю.

Молодые FFI, охраняющие лагерь, кажутся более человечными. Один из них советует Гитри отправиться в третий блок: «Это, безусловно, лучший». Все, представляющие для Дранси из себя что-то, будут направлены в этот блок. В первом блоке содержались женщины, во втором все остальные мужчины. Каждая камера состоит из двух небольших помещений — комнаты три на три метра и крошечного совмещённого туалета. Здесь должны содержаться трое, первым соседом Саша был бывший министр маршала Жан Бертло (Jean Berthelot)[110]. Нужно было найти третьего сожителя, и Мэтру удаётся найти в толпе заключённых своего «святого Мартина» из Vél’d’Hiv’а, того самого, который отдал ему половину одеяла, мсьё Рока (Roques)[111], директора заводов Рено. В этой общей камере было из мебели: три металлические кровати (тюфяки, по единодушному мнению, учитывая их отталкивающее состояние, были немедленно удалены), два табурета, один стол и один шкаф.

Образовалось некое подобие светской жизни, и Саша начинает принимать визиты. В первый день это была графиня, которая сочла, что Саша может способствовать её освобождению (!); на другой день был академик Абель Эрман (Abel Hermant), только что прибывший в Дранси, нанёс визит вежливости Саша. Если это любопытное общество иногда выглядит как мирской микрокосм, то пища значительно отличалась от той, которую обычно подают этой элите: утром — капуста, вечером — «суп» на отваре из этой капусты. Один раз в неделю — кусок несъедобной говядины.

9 сентября по лагерю разносится слух, что в Дранси наконец-то соберётся следственная комиссия. Все надеются, и 12-го числа она собралась, допросив около сорока заключённых из шести тысяч присутствующих!

Наконец, 19 сентября громкоговорители лагеря объявили: «Саша Гитри, в следственный комитет!» Все его товарищи по несчастью верят в его освобождение. И вот он в большой комнате, где находятся «комиссары-следователи», расположившиеся по трое за каждым столом. Саша приглашают к одному из столов. После обычного и традиционного допроса о гражданском состоянии начинается этот удивительный диалог:

— Какова причина вашего ареста?

— Я считаю себя вправе спросить вас об этом!

— Вы что, не знаете этого?

— Определённо нет! А вы?

— Мы понятия не имеем.

— Но ведь у вас на столе лежит моё досье.

— Да, но это нам ни о чём не говорит.

(Тогда Гитри осознаёт, что в этом «досье» не может быть ничего, кроме его чековой книжки и водительских прав, которые у него изъяли при аресте.)

— Конечно, если бы мы вас не знали, то отпустили бы вас тотчас же.

— А поскольку вы меня знаете, то освободить не можете?

— Совершенно верно.

— И почему же?

— Опасаясь массовых беспорядков!

— Вы шутите?

— Нисколько...

И в заключение:

— Именно поэтому, для вашей же безопасности, разумнее держать вас здесь. Но через несколько дней мы вас известим.

Если бы эта следственная комиссия распорядилась о его немедленном освобождении, можно было бы себе представить, что «дело» на этом бы и было завершено, и Мэтр, после месяца пребывания в тюрьме, мог бы вернуться к себе домой, к своим близким, и даже возобновить свою работу, по примеру некоторых других, арестованных без причины, во время спектакля, как Пьер Френе и Тино Росси (последнему, кстати, Республика принесёт свои официальные извинения)... Отказ в немедленном освобождении сам по себе является, своего рода, обвинением. Эта комиссия станет его первым судом, на котором ему сказали: «Вы невиновны, потому что вас ни в чём не обвиняют и потому что нет ни одного доказательства, свидетельствующего против вас, но вас приговаривают на основании "слухов в обществе", или, если перефразировать — не бывает дыма без огня!»

«Общие интересы» общественных слухов превалируют над «частными интересами» так называемого Гитри.

Два дня спустя он узнаёт, что «Арлетти спасена»...

Лагерная жизнь продолжается. Саша однажды обвинили в краже, ещё его обвинили в том, что он давал деньги стриженым женщинам. Всё это абсурдно, и каждый раз ему удаётся вывернуться, несмотря на то, что отношения с тюремщиками остаются напряжёнными.

Он сам сталкивается с ужасом «очищения» женщин и, поражённый, осознаёт муки, которые испытывали некоторые из них.

Саша обменивает свою восьмидневную баланду на рентгенологическое исследование в лазарете: «Подбородок прижать к экрану, слегка, а обе ноги — на реостат».

6 октября новый допрос. Дата, которую не стоило и упоминать, если бы не было такого разговора Гитри с тремя судебными дознавателями (которые, уточним, не были связаны с делом Гитри). Смущённые, они объяснили ему, что было бы лучше для всех (кроме него!) оставить его дело как есть. Саша человек умный и умеющий пользоваться этим как никто другой, и они знают — в верхах опасаются, что их быстро подымут на смех, если начнётся публичное судебное разбирательство и обнаружится несостоятельность выдвинутых обвинений. Судить Гитри и видеть, как его признают невиновным — было бы ужасно...

Саша замер, услышав это, но оцепенел, когда узнал, что нечто подобное собирались провести ещё с несколькими очень известными людьми, арестовав их и проделав это довольно зрелищным образом. Члены комиссии раскрыли ему, что это было необходимо