Серийный убийца: портрет в интерьере - Александр Михайлович Люксембург

женские крики и команду: «Стой!» Помню, что куда-то убегал, а затем я упал в воду, какую-то лужу. Меня сильно сковало, помню, что работники милиции вытаскивали меня из воды. Помню, что меня доставили в милицию и вели со мной беседу. У меня изъяли всю одежду, и затем меня закрыли в камеру… Куда делся нож, я не знаю…

(Из протокола допроса от 2 мая 1995 г.)

Конечно же, Муханкин попался чисто случайно. Не выпей он тогда, не впади он в раж, и серия убийств могла бы расти и расти. Следствие еще не сумело связать воедино отдельные разрозненные факты, и, возможно, потребовалось бы еще несколько жутких злодеяний, прежде чем почерк маньяка прояснился бы. Возможно, далеко не все, что было им совершено, следователи сумели бы быстро и оперативно соотнести с его личностью. Но Муханкин решил сам заговорить. Уже 5 мая он сделал заявление о явке с повинной и сообщил о всех своих жертвах. И не только потому, что испугался. В нем взыграли амбиции. Ведь у серийных убийц есть свое чувство гордости. И им тоже хочется войти в историю.

Глава 12

Литературно-следственные игры

В отношениях следователя и подследственного всегда присутствуют и элементы борьбы, и элементы игры. Это предопределено особенностями самой ситуации. Следователь должен быть убежден в том, что выяснил истину до конца и что ни один из эпизодов дела не будет оспорен, когда его станет рассматривать суд. Это предполагает необходимость убедить подследственного в полезности и желательности для него полного, стопроцентного сотрудничества, вызвать у него такой психологический настрой, при котором он активно и охотно станет помогать следователю в его работе.

Но интересы подследственного, вне зависимости от конкретных обстоятельств дела, принципиально иные. Правила психологической игры предписывают ему роль плута, который, даже сотрудничая со следствием, всегда должен держать в голове определяющую его линию поведения «сверхзадачу» — необходимость во что бы то ни стало отыскать обстоятельства, которые побудили бы следователя истолковать происшедшее не в самом худшем свете. Подследственный всегда надеется на что-то и в самой безнадежной ситуации. Ведь способность надеяться — это общечеловеческое свойство, и даже серийные убийцы не лишены его. Подследственный понимает, что его следователь — тоже человек, и, значит, ничто человеческое ему не чуждо. Его можно разжалобить, у него можно вызвать сочувствие или хотя бы активное желание разобраться во всех психологических нюансах того или иного эпизода. Хотя следователь по профессии и не психолог, он работает с конкретными людьми, и его непременно интересует их психология — хотя бы потому, что, не понимая психологического склада своего собеседника, ты никогда не сумеешь побудить его сообщить то главное, от чего зависит вся концепция дела.

Если следователь — профессионал, то прагматические мотивы не могут быть для него единственными и определяющими, когда он, перевоплотившись в психолога, начинает целенаправленно зондировать человеческую душу, понять которую ему необходимо во имя интересов следствия. Вольно или невольно он неизбежно переходит те формальные рамки, которые существуют по условиям возникшей ролевой игры. Ведь, идя на контакт с преступником, убийцей, насильником, извращенцем, он не может не стремиться постичь истоки того вселенского зла, с которым, как Сизиф, ведет извечную и не имеющую конца борьбу. Даже если следователь и не прирожденный философ, он чувствует определённую тщетность своих усилий, так как зло многолико и неисчерпаемо, и, сколько бы раз он ни одерживал маленькой, скромной победы над ним, оно возрождается вновь и в иных обличьях предстает перед ним на следующий день. Не ставя под сомнение необходимость борьбы, он все равно ищет какое-то объяснение этой неисчерпаемости и многоликости зла.

Готовясь ко встрече с Муханкиным, Яндиев тщательно продумал сложившуюся ситуацию, потому что из опыта общения с серийными убийцами хорошо знал, что один неверный шаг может мгновенно загубить все дело. Если подобного рода преступник не упорствует, не замыкается в себе, начинает рассказывать, проявляет готовность сотрудничать со следствием, то он едва ли утаит хоть сколько-нибудь существенный факт. Как правило, это означает, что по тем или иным причинам стремление выговориться становится нестерпимым, и тогда следователь выступает в своеобразной роли исповедника, психоаналитика-дилетанта и «отца родного», который должен терпеливо выслушивать любые признания, воздерживаясь от каких-либо моральных оценок.

Яндиев знал, насколько мнительны и обидчивы серийные убийцы. Человек, в психике которого годами копилось страшное напряжение, который жил в условном мире фантазийных видений, а потом познал сладковато-жуткую истому от их реализации, становится необычайно чувствителен в условиях следственного изолятора к мельчайшим поступкам, словам и даже жестам, которые может воспринять как признак презрения или даже отвращения. Важно проявить максимальную выдержку и сдержанность, чтобы не травмировать его ранимую душу.

Понимание специфики ситуации явилось залогом успеха. Увидев Муханкина, следователь, не колеблясь, поздоровался с ним за руку и деловым тоном сказал: «Будем знакомы! Нам предстоит поработать. Ведь многое надо выяснить».

Яндиев, однако, не форсировал ситуацию. Он понимал, что контакт будет хорошим лишь в том случае, если он завоюет доверие Владимира и тот поймет, что следователь — это, быть может, первый за всю его жизнь собеседник, который сочувственно и без спешки будет выслушивать любые его признания. И Муханкин говорил, говорил, говорил. Он жаловался на свою судьбу, рассказывал о трудном детстве, о том, как он не был нужен матери, не знал отца, как его систематически унижали и избивали, как болезненно реагировал он на издевательства и жестокость со стороны окружающих.

Его рассказ был предельно эмоциональным, порой он чуть ли не рыдал, вспоминая о том, как лишился в детстве любимой собаки, или о каких-то других давнишних неприятностях. Яндиев не торопил Владимира. Он не спешил переходить к преступлениям серийного убийцы, давал ему возможность обрисовать пережитое. Он выслушал рассказ о спецшколе в Манькове, об обеих исправительно-трудовых колониях, о сексуальных надругательствах, которым Муханкин подвергся там. Иногда Яндиев задавал лаконичные направляющие вопросы, показывавшие, насколько внимательно он следит за повествованием и в то же время придававшие системность рассуждениям собеседника.

Следователь чувствовал, что, сидя в камере, Муханкин о многом уже успел передумать. Яндиева поразили удивительная способность подследственного увлеченно повествовать о пережитом, колоритность его языка, яркие и красочные детали, весьма необычные для такого рода преступника. В свое время Яндиев был одним из активных участников расследования дела Чикатило, ему довелось провести немало бесед с этим печально знаменитым сегодня монстром, часами допрашивать его, и невольно возникало желание сравнивать и сопоставлять. Насколько скучной, ординарной и тусклой была личность Чикатило в сопоставлении с Муханкиным.

Так прошло несколько встреч. Потом