Тварь. Графские развалины - Виктор Павлович Точинов

— Сейчас включу фонарь, — сказал он шепотом. — Надеюсь, хоть сколько-то света он даст. По крайней мере увидим, чего бояться.

Фонарь засветился — и даже ярче, чем ожидал Кравцов. И они увидели...

На земле сидели вороны. Много ворон. Невообразимо много — трава не проглядывала сквозь шевелящийся серый ковер.

Кравцов повел лучом вокруг. Серо-черная пелена была всюду, со всех сторон — лишь сзади виднелась свободной полоса в пару метров шириной — по которой пришли они с Адой.

Птицы вели себя на редкость апатично. Не пытались взлететь, не подпрыгивали на месте, не хлопали крыльями. Не каркали — только порой беззвучно разевали клювы. Но тысячи и тысячи черных глаз-бусинок пристально смотрели на людей, ни одна ворона не сидела к ним хвостом или боком.

Окружение медленно смыкалось. Радиус свободного от птиц круга, в центре которого оказались Ада и Кравцов, уменьшался. Покрытые перьями бока и крылья терлись друг о друга. И тысячи этих — в отдельности почти не слышных шорохов — сливались в единый и громкий, напоминавший шипение огромной и разъяренной змеи. В него вплеталось потрескивание — как будто кто-то очень большой мял и комкал гигантский лист хрусткого целлофана; возможно, с такими звуками скребли по земле бесчисленные коготки на бесчисленных лапах, или закрывались бесчисленные клювы...

До передовых рядов серого воинства оставалось не более трех метров. Кравцов вновь посветил назад. Обратный путь был по-прежнему свободен.

Все понятно... Пернатая армия неагрессивно — пока неагрессивно! — загоняет их обратно. К трактору, давным-давно разобранному на запчасти. К траншее, засыпанной пятнадцать лет назад. К проекции пятого угла пентагонона — к самому центру Чертовой Плешки.

А когда тебя куда-то загоняют — идти туда нельзя. Дичи надлежит страшиться не трепещущих по ветру флажков и не громко кричащих загонщиков — но тихо и незаметно стоящих в засаде стрелков.

Кравцов лихорадочно прокачивал варианты, решать стоило быстро. Пойти на прорыв — прямо по хрустящим под ногами птицам? Так ведь поднимутся в воздух, пустят в ход клювы, — и все, конец. Он недавно видел, как это бывает... Остаться на месте, игнорируя настойчивое предложение повернуть назад? Воображение мгновенно нарисовало апокалипсическую картинку: живой прилив подбирается к их ногам, вороны не останавливаются, упрямо лезут одна на другую — серая масса достигает щиколоток, потом коленей — и вот уже на земле ворочаются две бесформенных груды, из-под которых доносятся приглушенные крики...

— Надо возвращаться, — сказал Кравцов мрачно. — Возвращаться и поискать другой путь.

— Нет. Назад я не пойду, — отрезала Ада. — Только вперед. Они нас пугают — но не посмеют тронуть...

Тут же одна из ближайших ворон — оставалось до них метра полтора, не более, — оглушительно каркнула. И немедленно, как по сигналу, закаркали остальные. От акустического удара заложило уши. Дальнейших слов Аделины Кравцов не услышал.

Казалось, птицы говорят: не пропустим! Не повернете добром назад — заклюем, но не пропустим!

Затем карканье смолкло — тоже как по сигналу. Но приближение не прекратилось.

Кравцов посветил вдаль, пытаясь прикинуть, на какую глубину простираются боевые порядки пернатой армии. Хотя его чисто рефлекторная попытка оценить численность противника смысла не имела — даже видимых отсюда птиц хватило бы, чтобы после получасовой работы клювами на земле остались два очищенных скелета.

Где кончается живое покрывало, Кравцов не увидел. Зато понял другое, поначалу незамеченное: фонарь начал светить дальше и ярче. Бывает иногда такое: батарейки обретают второе дыхание, перед тем как «сдохнуть» окончательно. Хотя едва ли к этому предмету, неизвестно как и зачем вынырнувшему из прошлого, применимы познания об обычных батарейках...

Процесс продолжался — поток света набирал силу, став почти таким же, как вначале. Но делу это помогло мало: птицы совершенно не пугались направляемого им в глаза фонаря.

В воздухе метнулся темный силуэт. Еще один. И еще. Началось... Но через секунду траектория полета пересеклась с лучом света — и ночной летун оказался не вороной. Рваный, зигзагообразный полет мог принадлежать лишь одному существу...

Летучая мышь! — понял Кравцов. И не одна!

В памяти мгновенно всплыли запись в тетради Пинегина-младшего, и светящиеся буквы на стене развалин, и собственный триллер о мутировавшей летучей мыши, — первая вещь, написанная после многомесячного перерыва...

Что-то в этом всем было сокрыто важное и нужное, — нужное как раз сейчас, но Кравцов не успевал понять и разобраться, что именно... То, что он затем сделал, ни в малейшей мере не основывалось на логике и размышлениях, — и стало чисто интуитивным порывом.

Кравцов изо всех сил заорал:

— Летучий мыш!

Именно так, в мужском роде. И снова, еще громче:

— Летучий мыш!!! ЛЕТУЧИЙ МЫШ!!!

И тут же они с Адой оказались в самом эпицентре взрыва. Взрыва биологической пернатой бомбы повышенной мощности. Несметная стая встала на крыло — вся разом. Ближние птицы подобрались уже к самым ногам — и, взлетая, задевали крыльями. Однако не клюнула ни одна.

Воздуха над головой словно и не осталось — так густо заполнили его вороны. Хлопанье крыльев слилось в грохот горного обвала. Но не только серые разбойники кишели в воздухе...

Путь оказался открыт, и стоило поспешить, но двое людей замерли, завороженные тем, что происходило у них над головой. Луч фонаря метался по живому, низкому небу, увязая в сплетении тел. Фонарь светил все сильнее и сильнее, слепящий конус становился шире, никакая галогеновая лампочка не смогла бы выдать такого сияния, — и свет стал иным, отнюдь не синевато-белым, — скорее напоминающим солнечный... Корпус раскалился, жег пальцы, но Кравцов не обращал внимания.

Потому что над головой кипела битва.

Летучих мышей, пожалуй, оказалось больше, чем ворон, — и постоянно подлетали новые. Но природа гораздо хуже, чем серых разбойниц, вооружила маленьких летунов для подобных стычек. Их игольно-острые зубки предназначены для ночных насекомых — и не более того... Прокусить на лету доспехи из плотных перьев мыши оказались не в состоянии. Вороньи же клювы убивали увертливых противников одним удачным ударом.

Из покрывшей небо живой тучи посыпался дождь крохотных окровавленных телец — все гуще и гуще. Одна мышь свалилась прямо под ноги Аде — девушка испуганно отшатнулась, поверженный боец быстро-быстро махал крылом, пытаясь взлететь, — но другое превратилось в рваные лохмотья.

Фонарь тем временем обернулся подобием маленького солнца — потоки света лились не только из направленного рефлектора — но во все стороны. Смотреть на взбесившийся осветительный прибор было невозможно. Державшая его рука Кравцова