Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года - Инна Аркадьевна Соболева

восхищала и делала её преданными друзьями и поклонниками Жуковского и Гоголя, Мицкевича и Бруни, Брюллова и Кипренского, Глинку, Россини, Баратынского, Козлова. Она была замечательной женщиной и достойна подробнейшего рассказа, но сейчас речь исключительно о её отношениях с Александром I.

Замуж она вышла за вполне достойного, но, к сожалению, нелюбимого человека, князя Никиту Григорьевича Волконского, флигель-адъютанта императора, и по протоколу обязана была присутствовать на всех придворных балах и церемониях. Тут-то на двадцатилетнюю красавицу и обратил внимание неотразимый Александр Павлович. Для него она стала одной из многих, он для неё – единственным (во всяком случае, до конца его жизни). Да, она знала, он женат, мало того, была фрейлиной императрицы и, скорее всего, отдавала должное этой прекрасной женщине, но считала её старой для любви (Елизавете Алексеевне было в начале романа её мужа с Зинаидой Волконской тридцать лет).

Да, она знала, у государя уже много лет есть постоянная возлюбленная, но верила, что сумеет победить соперницу: раз он не хранит верность Нарышкиной, значит – не любит… А в неё – была уверена – влюблён всем сердцем. Какие записки он пишет! «Верьте, княгиня, в мою привязанность до конца жизни!» «Более чем когда-нибудь прошу Вас считать меня навеки… Вашим…» «Ко всем желаниям успехов нашим войскам я присоединяю ещё искреннее желание, чтобы они доставили мне счастье скорее видеть Вас… Благоволите пока сохранить мне место в Вашей памяти, коей я столь дорожу…» И это – с поля боя! Как можно усомниться в искренности его слов?! Она и не сомневалась. Подтверждение тому – рождение сына. Но мальчик умер в младенчестве. Александру фатально не везло с детьми.

На Венском конгрессе Зинаида блистала. Но на душе у неё было тревожно: он, её любимый, принадлежит всем! Все эти женщины и мужчины, делающие вид, что преклоняются перед ним, что обожают… Они отнимают его у неё! Она пытается затмить других не только красотой – впервые выступает как певица. Восторг окружающих не знает границ. А любимого это, как ни странно, раздражает. Может быть, он не хочет делить всеобщее восхищённое поклонение ни с кем, даже с ней? Ей не дано этого понять. Он вынужден объяснить: «Столь возвышенная и превосходная душа казалась мне не подходящей ко всей этой суетности[37], и я считал её жалкой пищей для неё. Искренняя моя привязанность к Вам, такая долголетняя[38], заставляла меня сожалеть о времени, которое Вы теряете на занятия, по моему мнению, так мало достойные Вашего участия. Вот, княгиня, самое откровенное изложение моих жалоб». Это стало концом. И началом её страданий, длившихся почти десять лет.

Последнее свидание было невыносимо печальным. Она, уже не надеясь, не веря, произнесла слова из своего любимого Ламартина: «О, говори мне, говори… всё, что исходит из уст твоих, подобно музыке, которая меня бесконечно трогает!» Он не сказал ни слова…

Любопытное свойство, мне кажется, было у Александра Павловича: женщины-личности вызывали у него отторжение. Так было с Елизаветой Алексеевной, так же случилось и с Зинаидой Александровной. Единственное исключение – сестра Екатерина Павловна. Похоже, в любовных отношениях он предпочитал дам, не слишком обременённых интеллектом. Может быть, был и прав…

Во всяком случае, после всех пылких ли, мимолётных ли, длительных ли романов он вновь возвращался к Марии Антоновне Нарышкиной, как раз талантами и интеллектом не блиставшей. Зато её потрясающей красоте отдавал должное сам Гёте. Фельдмаршал Кутузов говаривал: «Женщин стоит любить, раз среди них такая, как Мария Антоновна». Даже у Вигеля, славного своей язвительностью, находятся для неё только слова восторга: «Скажу только одно: в Петербурге она лучше всех!» Он любил рассказывать, как стоял перед ложей Нарышкиной в театре и «…преглупым образом дивился её красоте, до того совершенной, что она казалась неестественной, невозможной». И добавлял: «О взаимной любви её с императором Александром я не позволил бы себе говорить, если бы для кого-нибудь она оставалась тайной».

Император, и правда, не делал тайны из своих отношений с Нарышкиной – фактически она была не просто любовницей, она была второй женой. А начиналось всё банально до пошлости. Когда при дворе появилась юная княжна Святополк-Четвертинская, два молодых повесы, великий князь Александр и фаворит Екатерины Великой Платон Зубов, поделились впечатлениями о красавице и договорились, что счастливчик, который первым завоюет княжну, насладившись, уступит её сопернику. Сначала повезло Зубову. Великий князь Александр временно отошёл в сторону.

Польская княжна Мария Святополк-Четвертинская происходила из знатного рода, шедшего по прямой линии от Святополка Окаянного. Происхождением своим она очень гордилась и вела себя крайне независимо. Княжеское семейство стояло за сближение с Россией, так что, когда в Варшаве началось восстание Костюшко, инсургенты повесили её отца в центре города как предателя. Вдову и троих детей Екатерина II щедро вознаградила за верность покойного князя русским интересам. Девочки стали фрейлинами, мальчика отдали в Пажеский корпус.

В шестнадцать лет Марию выдают замуж за тридцатисемилетнего князя Дмитрия Львовича Нарышкина. Это блестящая партия: Нарышкины – родственники императоров. Наталья Нарышкина – мать самого Петра I. Вскоре после того, как в соревновании соблазнителей Платон Зубов победил Александра, Мария родила дочь Марину. В скором будущем Дмитрия Львовича ждали новые испытания: его жена «перешла» ко второму участнику соревнования, Александру Павловичу, а тот… Тот уже стал самодержцем. Так что оставалось терпеть и связь, которую не пытались хотя бы из приличия скрывать, и данное Пушкиным прозвище «рогоносец величавый». Возможно, его хотя бы отчасти утешало, что его легкомысленная жена постоянно меняла объекты своих мимолётных увлечений и не слишком таила это от влюблённого императора. Состоять в «ордене рогоносцев» вместе со своим обидчиком-царём, согласитесь, всё-таки не так унизительно.

Современники утверждали, что отношение Нарышкиной к императору было совершенно бескорыстным. Похоже, это действительно так, хотя корысть ведь не всегда состоит в поисках титулов и денег. Не будем забывать: Мария Антоновна – полька. Польский вопрос – самый сложный для России. Вспомним, даже искренний друг царя Адам Чарторыйский пытается использовать эту дружбу в интересах своей родины. Вспомним, любовь великого князя Константина Павловича, наместника в Польше, к Жаннетте Грудзинской принесла полякам немало добра. То же и любовь Наполеона к Марии Валевской. Не смею сомневаться в искренности чувств этих прекрасных женщин, но и то, что они были заступницами за Польшу перед своими могущественными возлюбленными, сомнений не вызывает.

Так что же, Нарышкина – исключение? Как ни странно, допускаю. Известно, что в начале её романа с государем соотечественники, мечтавшие о возрождении Польши, возлагали на неё немало надежд. Рассчитывала