Время Рыцарей - Светлана Алимова

мужчин стали посимпатичнее от ее любви. Магия доступна Великому Ворону и Прекрасному Принцу, а также их подданным. Сейчас же постоянно что-то случается, словно город сбрасывает излишки во все стороны.

— У тебя есть какая-то теория на этот счет?

— Есть. Льюис, мне кажется, мы могли что-то сломать. Ты же знаешь, что Воронов должно быть определенное число, а мы его уменьшили, практически сведя на нет. Что если все эти странности — результат того, что мы наделали? Может, проклятым суждено быть проклятыми?

— Ты хочешь сказать, что все сделанное мной за девять с половиной лет бесполезно? — господин Льюис явно рассердился. — И с вас не надо снимать проклятье?

— Я думаю, это невозможно, иначе ты нашел бы способ раньше. Магия проклятого серебра должна работать правильно, а она не работает вовсе, вот город и «отплевывается» лишними чудесами. Но если проклятье — наша судьба, значит, Агата должна была оказаться в убежище. Она все равно стала бы Воронессой, так или иначе.

Господин Льюис резко и неприятно засмеялся. Такого злого смеха Агата у него никогда не слышала.

— Ах, вот к чему ты клонишь! Хочешь оправдаться, чтобы я снял с тебя запрет? Если магия виновата, то ты — нет? Похоже, ты совсем не усвоил урок.

— Льюис, я люблю ее! Она умная, красивая, и я хочу каждый миг своей жизни провести вместе с ней!

Агата окаменела. О ком он говорил? Кого ее Сольвейн полюбил?!

— Я это уже слышал про Джейн, Марту и Лавинию, — равнодушно ответил тот, — ты всегда так говоришь.

— Ты больше двух лет меня держишь под этим заклинанием! Два года без возможности любить ее, обнимать, целовать! У тебя кусок камня, а не сердце! Даже когда я верно служу тебе, ты ни капли не смягчился! Сними уже с меня эту гадость, я так больше не могу!

— Все еще хочешь сломать ей жизнь? Не выйдет. Но ты прав, ты верно служил мне и заслуживаешь награды, — от голоса господина Льюиса у Агаты по спине пробежали мурашки. Ничего хорошего этот тон не сулил. — Сольвейн, я разрешаю тебе заводить романы и делить постель с любыми женщинами кроме Агаты. Наслаждайся свободой. Может, отстанешь от нее наконец.

— Ты чертов тиран! Скоро станешь вторым Элдриком! — отчаянно выкрикнул Сольвейн.

Агата услышала шум шагов и поспешно спряталась за штору. Сольвейн ее не заметил. Господин Льюис вышел вслед за ним и презрительно фыркнул:

— Зато не безответственный бездельник. Порхай дальше, пока я вытаскиваю нас всех из ямы.

— Эта яма всегда тут была, все научились с ней жить, один ты бегаешь вокруг нее и выдумываешь сказки о спасении! Но где же оно? Сам придумал, сам поверил!

Повисла тишина.

— Убирайся, — с отвращением приказал господин Льюис, — но в девять вечера чтобы был здесь. Если можешь служить только из-под палки, значит, так и будешь служить. Передай время Шарлотте и Рейвену.

— Как прикажет Великий Ворон, — зло ответил Сольвейн и гневно зашагал прочь.

Тихо хлопнула дверь кабинета. Господин Льюис тоже ушел.

Агата вышла наружу и нервно облизала пересохшие губы.

Она сходила с ума от любопытства.

* * *

Что за проклятое серебро? Почему новых Воронов нет? Их ведь и правда не было, а по словам старожилов, ежегодно должны были появляться новые. Если их обязан был проклинать Великий Ворон, а господин Льюис этого не делал (об этом спасении из ямы он говорил?), то все понятно, кроме одного. Сольвейн сказал Рыцарям, что стал Вороном во Время Принца. Тогда же проклятье получили Шарлотта, Хлоя, Рассел и множество других Воронов. Но кто их проклял, если было некому? И какая «трагическая случайность» привела к проклятию самой Агаты?

Ее голова кипела от множества вопросов. Раньше она была уверена, что допущена в ближний круг господина Льюиса и он доверяет ей во всем, а теперь выходило, что от нее скрывалось нечто очень важное и грандиозное, связанное с самой сутью проклятья! Почему она не участвовала в этом? Почему Сольвейн, несмотря на свою ссору с Великим Вороном и безалаберный характер, был допущен к тайне, а серьезная и полезная Агата — нет?! Это нечестно, она тоже хочет помогать и знать, что происходит!

Кого любит Сольвейн? Ее? От одной мысли об этом Агате хотелось бегать по комнате и кричать от счастья. Но тут же она впадала в ярость, подозревая, что речь идет о другой женщине. Хотелось прогнать соперницу или даже сожрать, как Кристине.

Сольвейн никогда не признавался ей в любви, но Агата чувствовала себя любимой им. Он всегда был рядом, дорожил ею, развлекал, заботился и не перестал это делать, даже когда его наказание закончилось. А как он на нее смотрел! Под его восхищенными взглядами Агата чувствовала себя самой красивой девушкой города. Он писал лучшие в мире стихи и спешил прочитать Агате, чтобы она первая оценила их. Когда в убежище устраивали танцы, Сольвейн приглашал только ее! И пусть они никогда не целовались, Сольвейн постоянно стремился к ней прикоснуться, обнять, позволял класть голову ему на плечо, и Агата могла бы поклясться, что видела в его глазах отражение собственной мучительной страсти.

Почему же он ничего не делал?

Потому что господин Льюис ему запретил.

До Агаты вдруг дошло. Сольвейн упомянул, что запрещали ему это два с лишним года: все то время, что Агата была проклята. Господин Льюис приставил Сольвейна к ней для помощи и магией запретил ему соблазнять Агату. И правда, тиран! Хоть и разумный: Сольвейн все-таки был ветреным мужчиной. Джейн, Марта, Лавиния. Господин Льюис не хотел, чтобы Агата пополнила этот список.

Но это было не ему решать. Агата же была готова на все, лишь бы урвать свой кусок счастья. Джейн сумела отпустить Сольвейна, так чем же Агата хуже? Она будет им любима, а сколько это продлится, решать не Великому Ворону, а ей!

Она бросилась к Сольвейну.

Тот сидел в своей комнате и гонял перо по столу. Лист бумаги перед ним был абсолютно чист. Сольвейн был мрачен, но при виде нее его лицо посветлело.

— Здравствуй. Чем я могу тебе помочь?

— Запри дверь, нам надо поговорить, — велела Агата.

Сольвейн так и сделал, после чего с любопытством взглянул на нее.

— Ты хочешь поведать мне какой-то секрет?

— Это ты мне его открой. Я подслушала вашу ссору с господином Льюисом. Он запретил тебе меня соблазнять. А ты хотел бы?

Сольвейн вспыхнул. Его взгляд был горячим, как чернильное пламя.

— Очень! Агата, я люблю тебя! Ты — моя звезда, моя заря, мой