Годы нашей жизни - Исаак Григорьевич Тельман

Матвеев кончал первый год службы и находился в отъезде, когда в Ленинграде вдруг появилась женщина лет сорока пяти, которая, имея на руках документы и фотографии, искала следы своего сына. Она обращалась в милицию, адресный стол, в райсоветы и райздравы, в газеты и справочное бюро. До войны она жила в Ленинграде и теперь искала следы ребенка полутора лет, которого среди многих других детей Выборгской стороны в августе 1941 года вывезли из города.

Свои поиски женщина вела упорно. Она вспомнила, что в довоенные годы по соседству, на Прибытковской улице, жили ее однофамильцы. Она нашла эту семью, но встреча ничего не дала. Каждый день, составив список, она шла по новым адресам, бывала в квартирах старых жителей Лесного, Выборгской стороны — и тех, кто носил фамилию Матвеевых, и других, о ком узнавала, что они разыскивают своих детей. Женщиной, прибывшей в Ленинград и упорно ведущей поиски, была Ольга Сергеевна.

Предприняв свою поездку, она наметила точный план действий. Возможно, мальчик числился в списке рядом с ее Игорем — строкой выше или ниже. А если так, то не исключено, что его фамилия Матвеев. Но сколько в Ленинграде Матвеевых? Конечно, не со всеми, но со многими из них у Ольги Сергеевны был разговор.

Почему Ольга Сергеевна отправилась на поиски и почему она вела их втайне от Игоря?

Читаю такие строки в одном из ее обращений за помощью в поисках:

«Мальчик, который, разыскивая своих родителей, нашел меня, служит сейчас на действительной службе в Советской Армии. Он знает, что я не настоящая его мать, но теперь он называет меня мамой. Мне не хотелось бы его снова травмировать и заставлять волноваться по поводу новых розысков, которые могут не увенчаться успехом...»

Как мать, она очень переживала трагедию Игоря и близко принимала ее к сердцу. О поездке в Ленинград и о своих розысках она ничего не написала еще и потому, что боялась, как бы Игорь не решил, будто от него отворачиваются. Она понимала: для него самым тяжелым в жизни было бы разочарование в людях.

Могла произойти, однако, и другая, тоже весьма ощутимая травма.

У них дома вопрос об Игоре как о пятом члене семьи давно решен. Ольга Сергеевна думала о нем, как о человеке родном, близком. Однако, если суждено найти его настоящих родных, пусть это лучше будет теперь, чем потом, когда и ей и мужу, Юрию Григорьевичу Гаевому, несравненно труднее будет расставаться со вторым сыном. И чем меньше оставалось надежд на удачу розысков, тем легче становилось на сердце у Ольги Сергеевны. Такова правда, и пусть тут не спешит со своими выводами иной досужий моралист.

Перед нами груды конвертов, и на каждом знакомый синий треугольник — «Солдатское». Письма Игоря за три года. Первые из Мурманска обычно начинаются так: «Здравствуйте, Ольга Сергеевна, дядя Юра, Игорь...» Потом в письмах появляется: «Здравствуйте, мама и все родные...»

Читаешь письмо за письмом в видишь, как естественно рождается обращение «мама» и «папа» как постепенно вежливо-холодное «вы» сменяется на «ты», как все тверже, привычнее рука выводит в конце «ваш сын Игорь».

«...Спасибо за поздравление с днем рождения. Вы спрашиваете: как его отметил? Честно говоря, даже позабыл о нем. Был в наряде. И вот ваша телеграмма напомнила, что и у меня есть такой день. Большое спасибо...»

«Я получил перевод... Мама, прошу тебя, — мне ничего не надо. Кормят нас хорошо. Не болею. Так что все в порядке...»

Однажды несколько недель от Игоря не было вестей. В Киеве заволновались: Обычно Игорь аккуратен. Проходит еще неделя, а писем нет. Что с ним? Но вдруг Мурманск телеграфирует:

«Извините молчание. Жив. Здоров. Целую. Игорь».

А вдогонку письмо. Оказывается, Матвеев находился в дальней командировке.

Бежали месяцы. Подходил конец армейской службы Игоря, и между Киевом и Мурманском каждую неделю шел душевный разговор о дальнейшей жизни Игоря.

«Что я собираюсь делать? Работать слесарем. У меня ведь три специальности. Так что без работы не останусь. И еще я думаю, что семь классов мне маловато, — теперь время другое. Учиться буду...

Мама, как мне хочется скорее увидеть тебя, всех вас. Будто я уже взрослый, самостоятельный человек, но иногда найдет такая грусть... Ведь я никогда не видел ни матери, ни родных...

Не знаю, когда будет приказ о демобилизации, но точно знаю, мама, что мы скоро встретимся...»

Наконец телеграмма: «Приезжаю!»

Они знали его только по фотографиям, письмам, телеграммам. Но за эти три года настолько поняли друг друга и сблизились, что, ни разу не переступив порог дома на Костельной, Игорь уже был для них родным человеком.

Поэтому всей семьей отправились встречать его на вокзал.

Из вагонов выходили люди, много людей. Но когда в дверях показался высокий светловолосый паренек в военной шинели, Ольга Сергеевна вскрикнула:

— Вот он!

Они обнялись, расцеловались и пошли по перрону так, будто все вместе прожили эти два десятка не очень легких лет.

Я ничего не придумал в этой истории. Меня только просили не называть настоящих фамилий, и я изменил их.

Люди, о которых шла речь, действительно живут в Киеве, на Костельной улице, и, наверное, многие из читателей их встречали или ежедневно встречают на улицах.

Вышло так, что первым, кому я рассказал все это, был иностранный журналист, недавно приезжавший в Киев. Он не работает в левой газете и не состоит членом рабочей партии. Однако это честный человек, который не закрывает глаза на величие социалистических преобразований, происходящих в нашей стране. Разговор у нас был о новом человеке и его моральном кодексе. И я рассказал ему о двух Игорях Матвеевых.

— Необыкновенная история, необыкновенные люди, — сказал задумчиво журналист.

А мне пришли на память слова Аркадия Гайдара: «Обыкновенная история в необыкновенное время».