Общие вопросы этнографии русского народа. Традиция. Этнос. Религия - Олег Викторович Кириченко

XX в. То есть за образец для модернистского творчества берется не традиционная эпоха, а эпоха модерна — вторичный материал. Нынешние реформаторы уже не раз демонстрировали свою приверженность петровскому модернистскому проекту, но что‐то им мешает начать полномасштабное продвижение в этом направлении. Может быть то, что сам имперский период не является безусловным эталоном, это было время «проб и ошибок», «добра и зла», как и любой проект модерна. Причем добро и зло так были переплетены, что даже сегодня трудно отделить одно от другого. Фигуры императоров тому примером. Великий преобразователь России до сих пор воспринимается абсолютным большинством историков как антиномичная фигура — созидатель и разрушитель. Также и Екатерина II, Павел I, Александр I и т. д. Нынешние «петербуржцы», реформирующие Россию, похоже, не определились с тем, какой этап XVIII — начала XX в. считать образцовым. Одно время наблюдалось особое внимание к личности Петра Великого, но именно этот период относится к самому противоречивому и сложному из всех. Это, очевидно, пока и останавливает реформаторов. Самым беспроигрышным для них временем, к тому же пользующимся особой симпатией либералов, является время правления Александра II. Но что‐то не устраивает и в этой эпохе нынешнего президента России, в связи с чем пока не наблюдается каких‐либо форсированных действий в этом направлении. К тому же для возвращения к православной империи, что особенно важно, будет нужен революционный прорыв, подобный тому, какой произошел в феврале 1917 г., когда Россия прощалась с эпохой «имперского модерна». Но современной власти, с ее приверженностью к эволюционизму, (да и обществу) не нужна революция, и это и является главной причиной того, что движение в этом направлении заморожено.

Причина падения интереса к этому варианту не только в том, что от страны потребуются революционные усилия, чтобы выйти к рубежам реализации этого проекта, но и в том, что это будет уже вариант не модерна, а постмодерна. Здесь будут реализованы все возможные либеральные чаяния: будут сведены на нет (локализованы или вытеснены на периферию) все сохранившиеся традиционалистские ресурсы. «Свобода выбора» приведет к господству у нас всего самого революционного, что есть на современном Западе. Обозначим это как вариант либерального постмодерна.

Движение в сторону создания постмодернистского общества не исчерпывается только революционным переходом к варианту либерального постмодерна, поскольку существует и консервативный вариант постмодерна. Перспективы у него сейчас самые благоприятные, поскольку либеральный постмодерн начал сдавать свои позиции. Он связан с образцовой советской эпохой и образцовой личностью этой эпохи — Сталиным. Чтобы направить страну и народ в сторону реализации этого проекта, не нужно будет совершать революцию, здесь возможен эволюционный путь. Это огромный плюс для России. Но уход в постмодерн, а именно это предполагает копирование модерном модерна, поставит крест как на самобытности (в том числе духовно‐религиозной), так и на политической самостоятельности России. На первом этапе реализации этого, возможно, не случится, страна будет отстаивать силой оружия свою самостоятельность. Но поскольку в основе проекта лежит постмодернизм, традиционализм будет жестко и, возможно, жестоко изгоняться, вытесняться и истребляться, а значит, в России исчезнет почвенность и само понятие «народ», исчезнет сама основа для существования национальной самостоятельности. Даже если Россия отстоит в войне свой суверенитет, она вскоре, в результате внутренней борьбы с традиционностью, растворится в глобальном экономическом и финансовом пространстве. Современных либералов не устраивает в этом варианта два пункта: 1. неосталинизм и 2. война России (на первом этапе) за свой суверенитет. Но, тем не менее, есть основания полагать, что именно в этом направлении сегодня движется политическая мысль современной правящей российской элиты, и поэтому остановимся на «первообразе» для третьей модели подробнее.

в) Информационные технологии сегодня позволяют отделить зерна от плевел, т. е. таким образом популяризировать прошлое, если говорить о виртуальном представлении проекта народу, что ни у кого не возникнет возражений по поводу «необходимости порядка», «важности спорта», «особой роли науки», «актуальности оборонного (патриотического) сознания». Если же говорить о содержательной стороне проекта, чисто технической, рабочей его части, то следует заметить, что инициаторы его, конечно, столкнутся с вещами, которые «не для широкого обсуждения», и прежде всего с тем, что сталинский опыт нельзя брать в его «отдельных, приемлемых сегодня деталях», он может быть использован только весь целиком. Когда же станем оценивать этот опыт с точки зрения его эффективности, то обязательно увидим, что вся сталинская система была построена на антинародном, антицерковном фундаменте и не была рассчитана «на века». Эта система работала на поддержание власти большевиков, а не на благо страны и народа. Опыт ленинско‐сталинского периода сегодня необходимо осмыслять в другом ключе, не то, что он «дал», а то, что он «взял» у народа и России. Нам необходимо понять: как выйти из той западни, в которую попали тогда народы России и прежде всего русский народ? Важно оценить и то, почему нас опять затягивают в советское пространство, насколько стихиен и рукотворен этот процесс? Обратимся к реалиям построения советской модели общества и страны в целом, ко времени 1920‐х —1940‐х годов.

Основные элементы советской национальной модели ленинско‐сталинского периода

Большевистская теоретическая нацеленность на социальное государство с самого начала была скорректирована «жизнью», в результате чего потребности сохранения власти любой ценой заставили большевиков приступить к созданию национального государства. Но социальность продолжала оставаться декларируемой программой, которая на бумаге (в планах и отчетах) была одной, а в действительности была другой.

Также национальное государство оказалось легче наложить на кальку прежнего имперского государства, где действовал по‐своему «пространственный» принцип деления страны. Но тогда это был территориальный принцип деления, объединяющей духовной силой которого было православие, в советский же период все пространство было разбито на этнические анклавы, имеющие свой автономный статус. Этничность стала главным действующим лицом в советской модели, хотя это и не оговаривалось вслух и не было зафиксировано в конституции. Суть «красной империи» в том, что была создана псевдоимперия, не имеющая ничего общего с действительной империей. Создание ее не было теоретически продуманным действием, она возникла стихийно, неожиданно для самих большевиков, поскольку только национальные силы стали в период Гражданской войны реальным «административным ресурсом», который помог отстоять советскую власть на окраинах. «Теоретику» Ленину не один раз приходилось корректировать свою позицию, и «практик» Сталин (в ленинский период) не раз оказывался более правым в своих оценках действительности. Но и сам Сталин, уже без Ленина, не раз попадал в положение «теоретика», и не раз менял свою позицию на прямо противоположную. Гениальность этих коммунистических вождей не шла дальше того, чтобы ради сохранения власти уметь приспособиться к вызовам времени, к конкретным историческим обстоятельствам. Вожди готовы были платить за это