Я — сын палача. Воспоминания - Валерий Борисович Родос

Другие настаивали на том, что свобода слова — показатель демократии.

Тут никаких компромиссов. Если демократия, то надо всем можно смеяться, слова не дела, за слова нельзя наказывать.

А я подумал: а если бы при Сталине нарисовали и опубликовали шаржи на него? Не где-нибудь в недосягаемой Америке, а тут, в Саратове, в Перми, Твери?

Сколько голов полетело бы в яму забвения.

Над святым не сметь шутить.

Не ясно стало, как жить.

В день смерти Сталина я перестал быть ребенком.

Ё-МОЁ

Я раньше написал и опубликовал книжку «Е-МОЕ». Тоже про меня. Про то, как я был самым молодым в стране политическим заключенным. Книжка получилась не очень-то. Не ставил я перед собой задачу показать, как теленок бодается с дубом. Замысел был такой: написать нестрашную книжку как бы глазами, как бы от имени, от липа шестнадцатилетнего пацана. Мало знающего, мало понимающего, но признанного огромной и агрессивной державой опасным. Наивновосторженное изложение, инфантильно-романтический стиль. Память моя сдает, в дальнейшем я буду пользоваться подсказками той книжки. Но сейчас я приведу образчик ее стиля. Самое начало.

Бессмертный умер.

Умер непререкаемый демиург мирового прогресса.

Застыли глетчеры.

Мокрым занавесом повис осиротевший Ниагарский водопад. Остановили свой стремительный путь материки.

Живое засохло. Мертвое перестало разлагаться.

Прекратился эволюционный процесс.

Даже обезьяны отказались впредь превращаться в людей. Медведям, собакам и коровам — это давно уже и самим надоело. Опустел капитанский мостик человечества.

Отвалилась самая верхушечка пирамиды власти.

Величественный пик неотвратимого коммунизма обернулся вулканом.

Потянуло дымком.

Жизнь утратила фундаментальность.

Сроки сократились.

Перспективы затуманились.

Приближалось мое тринадцатилетие.

Бесовское политбюро отроческих лет.

Сытые дядьки с праздничных портретов поклялись сплотиться.

Но они не могут, они не способны удержать в своих послушных мозгах одухотворяющей идеи, в своих вялых руках кормило-правило. Настала пора:

а) подставлять плечо,

б) брать ответственность на себя,

в) влиять на жизнь страны и мира.

14 июня 1953 года я предложил своему однокласснику Валерию Ботову («Ботику», «Ивику») создать какую-нибудь политическую партию.

И тут, написав это, вернее, подпечатав старое и увидев дату, я вспомнил. Вслед за 5 марта в 1953 году, когда умер Сталин, 14 июня умер мой дедушка Вениамин Семенович. Он долго и тяжко болел, и бабушка и вся моя родня не пускали меня к нему в комнату. Так что я не видел его года два до смерти. И не увидел после, меня так и не пустили. Зато к нему в комнату зашел отец… Значит, он был дома, а вовсе ни в каком не в Киеве. И это было уже после смерти Сталина. Отец вышел и долго-долго стоял уже с этой стороны сразу после него снова закрывшейся двери, руками заслонив лицо. Может, так принято у евреев, я ведь и до сих пор ни разу не был на еврейских похоронах. Минуты через две, долгие две минуты, отец отнял руки от лица; нет, он не плакал, мысленно прощался или обещал отцу скорую встречу, и сказал что-то общее, малозначащее, например: ну вот…

Может быть, дело обстояло именно так. Сталин умер, почти тут же закрылось дело врачей, евреи-врачи были реабилитированы, а остальные гражданские евреи просто помилованы — факт, достойный отдельного анализа, — и кто-то из начальства вспомнил об отце, приискал ему место, отправил на учебу. В Киев. Где он и был арестован и после пристрастных профессиональных допросов и пыток расстрелян.

Революционер

А дата 14 июня мне действительно памятна, к стыду моему, вовсе не смертью любимого дедушки, а тем, что в этот день я предложил своему однокласснику Валерке Зотову (а вовсе не Ботову, как в изданной книжке) сплотиться в какую-нибудь политическую партию и совершить какую-нибудь революцию.

Почему именно Зотику? Ведь он даже не был моим лучшим другом. В десятке.

Объясню по пунктам.

Я был самым маленьким в классе и на линейках, построениях по ранжиру, стоял последним, а место Зотика (Ивика) сначала, когда мы познакомились, было в середине строя. Но именно в седьмом классе, когда начался первый мальчуковый гон и ребятки в разной степени бурно поперли в рост, Ивик за ними не погнался и стал помесячно отодвигаться в хвост линейки, приближаться ко мне. Это раз.

Во-вторых, он дрался, мог постоять за себя.

Дрался он неумело: делал страшную рожу, становился боком к противнику, левой рукой, согнутой в локте, прикрывал лицо, а ударную правую отставлял далеко назад, будто собирался метнуть ее. Если бы еще и пригнулся, ну точно Дискобол Мирона. Маленький, жирноватый дискобол. Но главное, в самом начале драки он широко расставлял ноги, что делало его неподвижным. В этом и был его основной бойцовский козырь. Он никогда не убегал. Даже не отступал.

Зотик не дрался «до первой кровинки-слезинки». Он бился до последней! И всем плотным, но кургузым своим существом уверял, что эта последняя кровинка-кровища будет не его. Парни, спортивные парни на голову выше Ивика, не торопились с ним связываться. Я неоднократно присутствовал при его драках, участвовал в классных обсуждениях драчунов, их бойцовских качеств. Ивик признавался одним из лучших. Еще аргументы?

У нас с Валеркой Зотовым в это время были одинаковые общественные поручения. Мы по разу в неделю своими словами пересказывали, он — «Правду», я — «Советский спорт». В следующем году он сменил фамилию на Плачендовский. (В книжке «Ё-МОЕ» — Пла-кашевский. Я там многие фамилии из этических соображений чуть-чуть до неузнаваемости переделал. Это мелочь, но вообще-то серьезная проблема — открывать имена. Меня в лагере научили лишний раз имен не называть.) И только на следствии, со злорадным ехидством, вот, мол, дурачок, с кем ты повелся, Лысов, наш общий следователь, капитан, сообщил мне его настоящую фамилию — Актай.

По национальности в классном журнале Ивик числился украинцем. На самом деле отец его, крымский татарин Мустафа Актай, занимал высокий пост при немцах, кажется был начальником полиции в Ялте, и ушел вместе с ними.

А мать у Ивика — полячка, Плачендовская.

Почему шеф ялтинской полиции не захватил с собой жену с маленьким сыном? Откуда взялась фамилия Зотов? Какой-то родственник, русский дед — Зотов, чтобы спасти его, усыновил и дал свою фамилию.

По каким таким социогенетическим законам у татарина с полькой рождается сын хохол? Этого я не узнал даже в стенах по всем проблемам компетентных органов. Представляю, как ему на тех же допросах тот же Лысов рассказывал о моем отце. Вот в какую неизбежную