Том 8. Литературная критика и публицистика - Генрих Манн

она. Тщеславие многих женщин вокруг нее направлено в ту же сторону, но они не так одарены, как маркиза. Остальные мужчины куда менее блестящи, чем виконт де Вальмон; но так как победа мужчин нацелена на нечто другое, нежели победа женщин, то сапог иных героев растаптывает не одну женскую жизнь… Таково в романе «Опасные связи» высшее общество накануне французской революции.

Первопричина всего этого — ничем не прерываемое безделье. Его не могут нарушить даже кулуарные интриги в Версальском дворце; эта часть дворянства живет без честолюбия, тем более без умственных интересов и внутреннего самоограничения. И все же духом времени охвачены наиболее легкомысленные головы: духом этого века разума, аналитического и холодного; единственное, что еще волнует головы, это — любовь; ею занимаются, словно хотят создать образцы физиологии любви. Люди эти — психологи в действии. Они атакуют женщину, чтобы проследить, через какие стадии пройдет затравленная душа прежде, чем она сдастся. Они смакуют тончайшие оттенки чувства. Сотрапезники держат пари за и против добродетели какой-нибудь отсутствующей женщины, и кто привел ее к падению, тот совершил духовный подвиг, выиграл сражение. Светская болтовня бесконечно обогащена и облагорожена. Любовь — господствующая в обществе игра неизъяснимой прелести, ибо она всегда может стать серьезной и стоить головы.

Для недавно прибывшей, для новичка было бы роковым, если б они позволили ввести себя в заблуждение внешней красивостью этой игры. С наглой откровенностью рассказывают вслух самые нескромные истории, словно это не больше, чем шутка. Тот или иной рассказчик в остроумной форме описывает кружку дам, как графния{10} такая-то отдалась ему. В светском обществе, собравшемся в замке, некая парочка договаривается между собой провести ближайшую ночь вдвоем и посвящает в этот план общего друга, который должен помочь им в осуществлении удовольствия. Секреты полишинеля: надо только остерегаться момента, когда непредвиденное обстоятельство может заставить отказаться от маски неведения. Тогда шутка мгновенно оборачивается мрачной действительностью, скептицизм — испанской любовью к чести. Ни одна женщина, собираясь в подобное плавание, не должна забывать, что на другом конце Цитеры высится большой монастырь, где ее ждет пожизненное заточение; каждый мужчина должен помнить, что в доме, где его настигли, кучка здоровенных лакеев может попросту убить его. Личная безопасность еще, недостаточно гарантирована, она зависит лишь от самообороны противника. Ночным любовникам надлежит со страхом прислушиваться, они должны быть готовы к схватке на шпагах. У культурного человека, если с ним происходит подобное, ум обостряется, становится осмотрительным и трезвым. Следует нащупать внутренние ходы всех участвующих. Первой причиной, из-за которой становились психологами, было безделье, а необходимость оставаться таковым обуславливалась опасностью.

Свойства, — приобретенные поневоле, совершенствуют сознательно: презирают чувство, которое разъедают умствованием, удушают распутством; даже стыдятся счастья, буде оно случайно выпадет кому-нибудь на долю. Злоупотребление анализом приводит в конце концов к совершенно ложным понятиям, к уверенности, что желаемое наслаждение должно быть осуществлено, и при этом говорят: «Я испытал невольное, но очаровательное чувство». Мозг работает так односторонне, что из-за деликатности становятся в некоторых проявлениях попросту глупцами. В тот момент, когда кому-нибудь выпадает на долю истинная любовь, он изрекает: «Приходится отказаться от желания понять женщину!» Ибо любовь в тот же миг улетучилась, и это можно истолковать, как новое коварство, как еще один способ причинить боль, Если кого-нибудь захватывает подлинное чувство, он торопится оправдать это чувство тем, что использует его. Но существуют нервы, и в хладнокровно разыгрываемой сцене обольщения можно разразиться искренними слезами; однако в тот момент, когда слезы еще обильно катятся, Вальмон уже подумывает о том, какой поворот они могут придать этой сцене, и он продолжает игру в этом направлении. С ним тоже может случиться, что он влюбится и осчастливит женщину; но уж никак не ради нее. А лишь потому, что «эксперимент, который я хочу над ней произвести, требует, чтобы я сделал ее счастливой, совершенно счастливой». Эксперимент должен выявить — что произойдет со стыдливой и страстной, очень набожной и до сего строго добродетельной женщиной, которая, наконец, отдалась ему, если с вершины счастья ее внезапно столкнут пинком ноги.

Более чем достаточное отсутствие предрассудков позволяет распространить эксперимент и на добродетель, если на нее наталкиваются на пути порока. Вальмон, преследуя злые цели, совершает доброе дело, испытывает удовольствие и с удовлетворением восклицает: «Я склонен думать, что те, кого называют добродетельными, вовсе не такие уж достойные люди, как нам часто об этом твердят». Иногда он ведет себя высоко порядочно. Это происходит потому, что непорядочность слишком мелка, следовательно ему не приличествует. Дама, с которой он провел ночь, из-за непредвиденной случайности, вероятно, погублена. «Надо признаться, это было бы забавно оставить ее в таком двусмысленном положении; но разве я мог допустить, чтобы женщина, с которой я встречаюсь, попала бы в беду не по моей вине, и разве я мог допустить, как большинство рядовых мужчин, чтобы надо мной довлели обстоятельства?» Трудность задуманного дела — вот что решает. Вальмон раньше находил добродетельную Президентшу смешной, безвкусно одетой, похожей на индюшку, но в один прекрасный день он замечает, что ею никто больше не интересуется; ее добродетель, «насчитывающая уже два года победы», несокрушима, следовательно Вальмон должен эту добродетель уничтожить. Но не врасплох. Не «ради пустой блажи иметь на своем счету еще одну женщину», а ради «восхитительного ощущения длительной битвы и тяжкого, но не позорящего поражения». Пусть она борется именно потому, что ад для нее еще нечто реальное. Он хочет вкусить ее муки, вдохнуть аромат ее страха. Что один человек может причинить другому, познаешь лишь в процессе инквизиции, придуманной этим психологом. Всякий раз, когда он мог бы обладать этой женщиной, он воздерживается; он выжидает, пока она, ясно сознавая, что обрекает себя на вечные терзания, сама не откроет ему своих объятий. Одержать победу над богом: вот в чем щекочущая нервы прихоть, ради которой можно долгие месяцы отказываться от уже созревшего плода наслаждения.

Все это какая-то по-детски жестокая игра; но в ней есть и своеобразная гордость. Заслужить все благодаря свободно действующей воле, ничего не получить благодаря взрыву чувственности или чувства. Ибо всякое проявление чувства передает другому власть над тобой. Кто любит власть и свободу, тот должен остерегаться унижения, возникающего от «необходимости думать, что я в некоторой степени могу зависеть от той рабыни, которую подчинил себе, и что доставить острое наслаждение может только та или эта женщина и никакая другая». Ни в коем Случае не раствориться в другом существе, ни в коем случае не допустить, чтобы кто-то получил над тобой перевес!