Дурман Востока: По следам Оруэлла, Конрада, Киплинга и других великих писателей, зачарованных Азией - Давид Хименес

шестидесяти Камбли полагалась пенсия до конца его дней, часть той самой неписаной сделки властей с подданными, в рамках которой он лишился права на протест. Относительно легкая и беззаботная жизнь с полностью обеспеченными базовыми потребностями – в обмен на человеческое достоинство. Впрочем, альтернативой такой сделке была тюрьма, так что спорить было особо не о чем. У моего лодочника были разумные сомнения относительно того, стоит ли жаловаться на жизнь иностранному журналисту. Он ограничился тем, что посетовал: дожить до конца месяца не всегда легко. Но ни разу не упомянул султана, лишь дипломатично отметив, что «раньше, пожалуй, дела шли получше».

Вечером я отправился повидаться с единственным человеком в стране, который похож был на того, кто готов нарушить общественный контракт. Редакция местной газеты Borneo Bulletin была укомплектована не слишком современными компьютерами и обставлена в стиле семидесятых. Директор газеты Игнатиус Стивен рассказал мне, что очень озабочен будущим страны. Ряд экспертов прогнозировал истощение месторождений нефти Брунея в течение нескольких десятилетий. Соответственно, давая свои обещания, монарх заведомо не мог, в долгосрочной перспективе, гарантировать их исполнение, но люди все равно вели себя так, будто все блага вечны. Стивен был единственным журналистом страны, который в 1962 году писал о народном восстании против султана. Этот человек выглядел для власти опасным, потому что, похоже, не страшился последствий своих слов. Его боялись министры, боялась элита. Читатели и простые люди обожали его. Фраза «спросите у Игнатиуса» стала чем-то вроде мема, расхожим ответом на вопросы о том, что, черт возьми, творится в стране или что на самом деле происходит во дворце. Я спросил его о ситуации в султанате, ожидая услышать в ответ сдержанную и дипломатичную журналистскую критику, но Игнатиус не стеснялся в выражениях:

– У правительства больше нет денег, страна разорена и держится на плаву только благодаря нефти, причем никто не знает, на сколько этой нефти хватит. Понятия не имею, что мы будем делать, когда она закончится. Работать мы разучились. Привыкли жить на всем готовом.

Начиная с этого момента – если мне нужно было узнать что-нибудь о Брунее – я звонил Игнатиусу. Несколько лет спустя, в 2011 году, я получил сообщение о его смерти. Это был печальный день для султаната. Скончался единственный гражданин этой страны, не боявшийся говорить Великому султану правду. Впрочем, султан Брунея постарел, и шумные праздники во дворце Нурул Иман сошли на нет. Властвуя на протяжении более чем полувека, монарх подрастерял свою былую энергичность, стал приверженцем ислама фундаменталистского толка и исчез со страниц желтой прессы. Международные корпорации продолжили выкачивать из султаната нефть и газ, обеспечивая королевскую семью достаточными средствами, чтобы прокормить еще тысячу поколений Болкиахов. С чего бы компаниям, торгующим на нью-йоркской бирже, волноваться по поводу того, что коррумпированный монарх делает с этими деньгами? Современный колониализм, замаскированный эвфемизмами и политкорректностью и пополнивший свои ряды новыми игроками, расчетлив и дипломатичен. Никто больше не посылает флотов, чтобы захватывать порты и вторгаться в чужие земли. Не вырезает коренного населения там, где оно еще осталось. Гораздо проще сговориться у него за спиной с местными тиранами. Поставить им оружие. Дать им право голоса в ООН, словно этот голос им зачем-то нужен. В конкурентную борьбу за ресурсы слабых стран сегодня включились новые игроки во главе с Китаем. Пекинские чиновники выискивают проблемные страны, заключают с ними кабальные договоры и получают право на разработку буквально всех ресурсов, от вырубки лесов до угледобычи, не говоря уже о контроле над финансовой системой. После них остаются только долги и стагнация. Они научились этому у нас, у цивилизованного Запада, пытаясь адаптироваться к веяниям времени, и теперь практикуют свой шелковый колониализм.

Джозеф Конрад впервые попал на Борнео на пароходе «Видар» через три века после Магеллана и Ко. В то время остров все еще оставался практически неизведанным. Огромный кусок суши размером с две Германии, омываемый водами четырех морей и двух проливов, продолжал хранить свои тайны, вызывая у путешественников безотчетный страх. Эта земля производила впечатление совсем уж богом забытой, так что никакие другие авторы не сочли ее достойным источником вдохновения для своих романов. Когда Конрад опубликовал «Каприз Олмейера», выбранное писателем место действия книги не нашло понимания среди критиков. В одном из многочисленных разгромных отзывов на роман, опубликованном в еженедельной газете Nation, было указано, что места такого рода хороши, «чтобы изучать обезьян, а не людей». Но польский писатель нашел здесь все, что ему было нужно: раджей и вождей, недовольных засильем белых людей («Ими кишат все моря и все земли, их слишком много», – сетует местный владыка в романе), арабских торговцев, голландских офицеров, британских негоциантов и авантюристов вроде Вильяма Чарльза Олмейера (Olmeijer), реального человека, послужившего прототипом для литературного персонажа. На момент знакомства с автором, произошедшего в Берау в 1888 году, голландец по крови и уроженец Сурабаи Олмейер был преуспевающим торговцем каучуком.

«Если бы не тесное знакомство с Олмейером, – написал позже Конрад, назвавший своего главного героя похожим именем (Almayer), – скорее всего, я бы не отправил издательству ни строчки».

Конрад превратил успешного и влиятельного человека, женатого мужчину, отца одиннадцати детей, в неудачника, которому остается лишь прозябать в окружении европейского колониального великолепия. Поражения говорят о человеке больше, чем победы. В них больше и литературы, и правды. Поэтому все усилия конрадовского Олмейера добиться своих целей раз за разом разбиваются о суровую реальность, семейная жизнь разваливается, а проект, который стал бы главным делом его жизни, заканчивается пшиком. Золото не дается ему в руки. Местный раджа и его подданные мирятся с присутствием белого человека лишь в надежде на то, что он знает, где спрятано сокровище. Без него он никто. Конрад подробно описывает неприязнь и одновременно покорность, которая свойственна местным царькам по отношению к чужакам. Сознавая свое бессилие перед чужой властью, они торгуют с пришлыми и подстраиваются под новых хозяев мира, но при этом всегда готовы на предательство. Как можно ждать искренности и верности в отношениях, построенных на подчинении? Местная знать осторожна: история научила их, что те, кто восстает против колониальной власти раньше времени, подобно султану Брунея, дорого расплачиваются за это. А Олмейер живет в плену фантазий. Не сумев избежать судьбы неудачника, он вынужден смотреть, как из его рук уплывают и столь желанное золото, и столь любимая им дочь Найна. Его планы отправиться в экспедицию за сокровищем в земли даяков так и не претворились в жизнь. Хитрые китайские и малайские торговцы коварно обманули его. Он чувствует себя преданным Найной, оказавшейся между двумя мирами: малайки-матери и европейца-отца, Востока и Запада, мира чистых намерений и мира «увертливого лицемерия, вежливой маскировки и добродетельного притворства тех белых людей, с которыми она имела несчастье столкнуться»[10]. Когда Найна делает выбор в пользу первого из этих миров и решает сбежать со своим малайским возлюбленным, мечты Олмейера рушатся окончательно – но он все еще не признает, что им не суждено было сбыться никогда: «Слышишь? Все это уже было близко, совсем близко, почти в руках у меня…»[11] – говорит он Найне.

Последние свои дни несчастный торговец, ставший жертвой переменчивого мира, собственной жажды наживы и циничных представлений о жизненном успехе, а также роковой неспособности понять Восток, проводит в опиумном дурмане. И даже старый друг не может вырвать его из тоскливого прозябания. Олмейер сжигает дело всей своей жизни – контору, выстроенную на берегу реки, – и смотрит, как пламя пожирает здание, превращая надежды на славу и богатство в пепел. «С течением времени почерневшее место, где стоял старый дом, поросло травой, и ничто больше не напоминало о старом жилище, с которым связаны были молодые грезы, его безумная мечта о блестящей будущности, его пробуждение и его отчаяние»[12].

Таков оказался финал для главного героя, но сам Джозеф Конрад надеялся, что финал его жизни окажется иным. Проведя пятнадцать лет в походах по морям и океанам и сделав последнюю остановку в Австралии, он окончательно сходит на берег