Генрих Ягода. Генеральный комиссар государственной безопасности - Леонид Михайлович Млечин

Писатели

До отмены карточной системы Киршон пользовался пайками. В последнее время посылались периодические посылки и молочные продукты, за которые Киршон вносил деньги.

Что касается сделанной мебели Бутырским изолятором и банкетов по случаю постановки новых пьес, то эти расходы частично оплачивались Киршоном. В 1935 году на квартире Киршона произведен ремонт стоимостью около 40 000 руб., а в прошлом году – мелкие поделки.

Писатель Афиногенов получил много мебели из Бутырского изолятора, и за счет 1-го отделения был оплачен банкет. Продуктами Афиногенов не пользовался.

Шолохову купили разных предметов из ширпотреба на сумму около руб. 3000.

1-е отделение АХУ оплачивало аренду за особняк на Мал. Пироговской ул., 16, где живет художник Корин. Обслуживание особняка, как то доставка топлива, уборка двора и пр., производило 1-е отделение. Бывали случаи оплаты счетов за мебель Бутырского изолятора. По линии Корина произведено расходов около руб. 10 000.

На постоянном снабжении находились т.т. Дейч (Совконтроль) и Шмидт О.Ю. Им пайки посылались в пятидневку раз из расчета 450–500 руб. паек, что за год составит руб. 54 000. Мать Островского тоже все время снабжалась продуктами. Посылки посылались в пятидневку примерно на 400 руб. За 9 месяцев руб. 18 000.

Периодически посылки получал Катаньян. Пайки давались большие, с вином, стоимостью 1000 руб.

Содержание дачи Леплевского Г.М. в Томилино производилось из сумм 1-го отделения АХУ. В 1936 году производился ремонт дачи в сумме примерно 4000 руб.

Тов. Буланов снабжался полностью: продукты посылались на дачу, квартиру и периодически во время поездок на рыбную ловлю. На даче все время производились большие ремонты и работы по устройству территории. В общей сложности расходы по обслуживанию Буланова за 1936 год выражаются в сумме руб. 105 000.

Снабжение Островского происходило по трем направлениям: дача, квартира и кабинет. На дачу давались большие посылки, содержался штат, сажались цветы, делались ремонты и пристройки. Квартира снабжалась продуктами, мебелью и драпировками. В кабинет давались продукты, а кроме того, иногда шелковые и драповые отрезы, заграничные пластинки и духи.

Все эти расходы за 1936 год до его ухода составляют не менее руб. 150 000.

Ягода приезжал в Гильтищево обычно днем, оставался часа на два. С ним всегда бывала Надежда Алексеевна, молодая красивая женщина. Подавали чай, иногда обед, закуски. На даче еще жил сторож в сторожке».

Указанная в записке государственная дача «Тессели» принадлежала ОГПУ. Ее предоставили в пользование Алексею Максимовичу Горькому. После смерти писателя дачу передали в ведение управления делами союзного правительства.

Для Тимоши, в которую Генрих Григорьевич влюбился, он ничего не жалел. Купил ей дачу в Жуковке. Но предпочитал с ней встречаться на даче в Гильтищево (по Ленинградскому шоссе).

После ареста Ягоды выяснилось, как заботливо ведомство госбезопасности опекает нужных и правильных писателей. На заседании партийного комитета Союза советских писателей разбиралось дело популярного в 1930-х годах драматурга Владимира Михайловича Киршона. Он дружил с Генрихом Ягодой. Еще недавно это было предметом гордости, а теперь стало преступлением.

Александр Гладков записал в дневнике:

«Слухов всевозможных много. Особенно, связанных с арестом Ягоды. Будто бы его шесть дней держали дома под охраной не только дома, но и всего квартала, и только потом перевезли на Лубянку. Может быть, в это время “чистили” обслугу Внутренней тюрьмы?..

Слух о том, что на днях арестовано несколько десятков крупных чекистов. Вообще-то, это неудивительно: арест Ягоды должен был потянуть за собой многих. Оказывается, Авербах – племянник Свердлова и его сестра, жена Ягоды тоже, стало быть. А один из сыновей Свердлова – видный работник НКВД…

М.А. Шолохов за рабочим столом у себя дома. 1934. [РГАКФД]

При Ягоде ведомство госбезопасности заботливо опекало нужных и правильных писателей. Среди них: будущий лауреат Нобелевской премии по литературе Михаил Шолохов, будущий сокамерник Ягоды драматург Владимир Киршон, главный редактор журнала «Театр и драматургия», драматург Александр Афиногенов, который погибнет в октябре 1941 года во время бомбежки Москвы

А.Н. Афиногенов.

[РГАКФД]

В “Советском искусстве” статья “Как пьеса Киршона попала в Театр Вахтангова”. О низком качестве пьесы, о том, что большинство худсовета и труппы было против, но руководящие работники намекали, что “кому-то, где-то” пьеса очень нравится, – испытанный шантажный метод Киршона… Киршон накопил себе слишком много врагов своей наглостью и высокомерным хозяйничаньем в драматургии, и теперь, после падения Ягоды, его главного покровителя, ему придется туго. Раньше все его смертельно боялись, а теперь страх исчез…

Казалось, что проработочная буря утихает, но с тех пор как после ареста Ягоды имя Авербаха стало мелькать в прессе, шторм разразился с новой силой. Авансцену занял отсутствующий (видимо, уже арестованный) Авербах и его приятели Киршон и Афиногенов. И на первом месте – Киршон. На его фигуре сконцентрировалась ненависть и злоба многих».

Александр Николаевич Афиногенов, одаренный драматург, один из руководителей Союза писателей, редактор журнала «Театр и драматургия», тоже впал в немилость.

Александр Гладков:

«Афиногенов драматически говорил, что он давно видел всю гнусность Авербаха, но не выступал против потому, что боялся, что перед ним “закроются двери дома Ягоды”, что сразу кончится “легкая жизнь за спиною высокого покровителя”».

Афиногенова исключили из партии и из Союза советских писателей. Однако же не посадили и на следующий год даже вернули ему партбилет. Он погиб осенью 1941 года во время налета на Москву немецкой авиации.

А Владимир Киршон оправдывался:

– Я верил в незыблемость этого комиссара, фигура, страж революции. Я не думал, что около него могут находиться враги. И здесь у меня преступление – потеря бдительности… Вы глядите на Ягоду глазами сегодняшними, когда эти люди разоблачены как враги, предатели нашей партии, но для меня это был член ЦК, генеральный комиссар, страж. Думал, что человек семнадцать лет сидит в ЧК, человек, который никак с троцкистами и контрреволюционерами не будет связан, и получилось совершенно наоборот.

Дружба с главным чекистом страны была крайне приятной:

– Под выходной день, в выходной день, иногда поздно ночью отправлялись ужинать, ели, пили, играли на бильярде. Но случаи, когда я бывал с Ягодой вдвоем, могут исчисляться буквально разами, потому что или ехали компанией за город, или приходили к нему в квартиру, где всегда был народ. Это не значит, что я не рассказывал Ягоде о наших литературных делах. Рассказывал о том, что делается на литературном фронте, информировал его и считал себя обязанным рассказывать. Для меня это был народный комиссар внутренних дел, и ему я считал нужным рассказывать все то, что