Лаврентий Берия. История, написанная кровью - Леонид Михайлович Млечин

На пленуме ЦК после ареста Берии новый секретарь ЦК Николай Николаевич Шаталин сокрушался:

— Взять всем известный вопрос о врачах. Как выяснилось, их арестовали неправильно. Совершенно ясно, что их надо освободить, реабилитировать и пусть себе работают. Нет, этот вероломный авантюрист добился опубликования специального коммюнике Министерства внутренних дел, этот вопрос на все лады склонялся в нашей печати и так далее… Ошибка исправлялась методами, принесшими немалый вред интересам нашего государства. Отклики за границей тоже были не в нашу пользу.

Своеобразные представления о морали. Посадить невинных людей и протрубить на весь мир о мнимых преступлениях врачей — это не позор для страны. А вот публично признать, что они невиновны, и восстановить справедливость — нанести ущерб престижу государства…

Разоблачениями были крайне недовольны сотрудники госбезопасности. Они не понимали, чем им теперь заниматься, если прекратятся политические дела?

Но пока что все происходит стремительно. Лаврентий Павлович активен, энергичен и напорист. Товарищи по руководству хлопают глазами и послушно голосуют за предложения Берии. Ни возразить, ни оспорить его идеи не смеют.

Разоблачение преступлений ведет к поиску виновных.

6 апреля «Правда» поместила передовую «Советская социалистическая законность неприкосновенна». Названо имя бывшего заместителя министра госбезопасности полковника Рюмина:

«Презренные авантюристы типа Рюмина сфабрикованным или следственным делом пытались разжечь в советском обществе… глубоко чуждые социалистической идеологии чувства национальной вражды. В этих провокационных целях они не останавливались перед оголтелой клеветой на советских людей. Тщательной проверкой установлено, например, что таким образом был оклеветан честный общественный деятель, народный артист СССР Михоэлс».

7 апреля «Правда» сообщила, что Игнатьев больше не секретарь ЦК.

10 апреля президиум ЦК принял специальное постановление:

«Одобрить проводимые тов. Берия Л.П. меры по вскрытию преступных действий, совершенных на протяжении ряда лет в бывшем Министерстве госбезопасности СССР, выражавшихся в фабриковании фальсифицированных дел на честных людей, а также мероприятия по исправлению последствий нарушений советских законов, имея в виду, что эти меры направлены на укрепление Советского государства и социалистической законности».

Настроения верхов чуткий к переменам идеологический аппарат понял правильно. Пошли разговоры о пользе творческих дискуссий. Чудесного писателя Михаила Михайловича Зощенко, которого идеологическое начальство оскорбляло и поносило, вновь приняли в Союз писателей. Мрачная атмосфера, сгустившаяся в последние месяцы жизни Сталина, рассеялась. Появились ростки того, что потом, используя название известной повести Ильи Григорьевича Эренбурга, назовут «оттепелью».

Берия отпустил и посаженных вождем флотоводцев.

В 1947 году Сталин подписал постановление Совмина СССР о предании «суду чести» четырех высших руководителей флота:

заместителя министра Вооруженных сил и главнокомандующего Военно-морскими силами Героя Советского Союза адмирала флота Николая Герасимовича Кузнецова,

заместителя главкома Военно-морских сил по кораблестроению адмирала Льва Михайловича Галлера,

начальника управления военно-морских учебных заведений и старшего морского начальника в Ленинграде вице-адмирала Георгия Андреевича Степанова (в 1943–1944 годах начальник Главного морского штаба),

начальника Военно-морской академии имени К. Е. Ворошилова адмирала Владимира Антоновича Алафузова (в конце войны начальник главного морского штаба).

Моряков обвинили в мнимой передаче союзникам во время войны секретной документации. После «суда чести» дело четырех адмиралов передали уже как уголовное в Военную коллегию Верховного суда СССР. Всех признали виновными. Алафузова и Степанова приговорили к десяти годам тюремного заключения, Галлера — к четырем. Кузнецова решили не сажать, понизили в воинском звании до контр-адмирала.

9 мая президиум ЦК приговор отменил за отсутствием состава преступления. Адмирал Галлер до этого не дожил — в 1950 году он умер в тюрьме.

Игнатьева вывели из состава ЦК КПСС. Комитету партийного контроля было предписано рассмотреть его дело. Это означало, что бывшему министру госбезопасности предстояло ответить за все дела позднесталинского периода. 25 июня Лаврентий Павлович отправил Маленкову копию показаний Рюмина, бывшего заместителя Игнатьева по следствию.

«Рюмин, — говорилось в сопроводительной записке Берии, — с ведома и одобрения Игнатьева ввел широкую практику применения мер физического воздействия к необоснованно арестованным гражданам и фальсификации следственных материалов».

Бывший первый заместитель министра госбезопасности генерал Сергей Гоглидзе писал Берии:

«Товарищ Сталин считал, что большая группа работников МГБ утратила политическое чутье, среди чекистов много карьеристов, шкурников, бездельников, ставящих свое личное благополучие выше государственных интересов. Короче говоря, нас считали вельможами, как нередко нам товарищ Сталин об этом говорил… Товарищ Сталин обещал устроить чекистам “всенародную чистку” от вельмож, бездельников, перерожденцев и т. д.

Указания о применении наручников и мер физического воздействия я сам лично слышал из уст товарища Сталина. При этом для избиения арестованных по прямому указанию была выделена специальная группа не из числа следователей.

Товарищ Сталин почти ежедневно интересовался ходом следствия по делу врачей и делу Абакумова, разговаривая со мной по телефону, иногда вызывая к себе в кабинет. Разговаривал товарищ Сталин, как правило, с большим раздражением, постоянно высказывая неудовлетворение ходом следствия, бранил, угрожал и, как правило, требовал арестованных бить: “Бить, бить, смертным боем бить”.

Естественно, что эти требования товарища Сталина я доводил до следователей. Новые аресты производились без достаточных оснований, а порой без наличия какого-либо материала».

Бывший министр госбезопасности Игнатьев тоже составил обширную объяснительную записку на имя Лаврентия Павловича:

«Почти при каждом разговоре с товарищем Сталиным выслушивал в связи с этим не только его резкую брань, но и угрозы примерно такого характера: “Если не вскроете террористов, американских агентов среди врачей, то будете там же, где и Абакумов”, “Я не проситель у МГБ. Я могу и потребовать, и в морду дать, если вами не будут выполняться мои требования”, “Мы вас разгоним, как баранов”.

В один из воскресных дней (вечером) в конце августа 1952 г. товарищ Сталин вызвал меня на Ближнюю дачу и после очень резкого разговора о том, что чекисты разучились работать, ожирели, растеряли и забыли традиции ЧК времен Дзержинского, оторвались от партии, хотят встать над партией, сказал: “Имейте в виду — старым работникам МГБ я не очень доверяю”.

Когда я доложил, что в МГБ наручники не применяются, товарищ Сталин в еще неслыханной мной резкой форме выругал меня площадной бранью, назвал идиотом, добавив, что "вы политические слепцы, бонзы, а не чекисты, с врагами так нигде не поступали и не поступают, как поступаете вы", и потребовал беспрекословно делать все в точности, как он приказывает, и докладывать ему о выполнении.

Начиная с конца октября 1952 г. товарищ Сталин все чаще и чаще в категорической форме требовал от меня, товарища Гоглидзе и следователей применять меры физического воздействия в отношении арестованных врачей, не признающихся во вражеской деятельности: