Русское кудесничество и чародейство - Иван Петрович Сахаров

13. За овцу

Вечеринку мы сидели у старика. Девицы складыню задумали сделать. А старик и пришепнул им живу овцю у су-седа унести. Тут проворны девки были, зашли в хлев без огня, овце шапку наложили, штобы не блеяла и унесли к хозяину, он и освежил ей ноцью. Утром хозяйка встает, овец много было, все белы, одна черна, той и нету. А у ей муж в карты играл и вино пил, она на его и сказала: «Это ты ночью овцу увез, в карты проиграл?» – «Нет, зернышком виноват (зерно носил продавал), а овцю не трогал». – Все мужика клеплет. Так и закончилось дело. Наутро старик овцю и сварил. Сын у старика, годов деветнадцати, наутро у него удить пошол на море, где переметы стоят. Удил да был, все видели, да не в свою сторону, в Кянску сторону и пошол. На удьбе люди были, кричат: «Мишко, Мишко, ты не туды идешь, там суха вода-та». Порыцяли, порыцяли, да и бросили, думают: так пошол. А Мишко так и потерялса. Его пошли искать, молебны служить, да так ничего не подействовало. О конец заговенья Филипова он потерялса, на весну самоедята приехали, одна самоедка его бралась искать в Христовску ночь; в ту пору, когда под замок (с крестным ходом) идут, всякой покойной, всякой пропашшой к родительскому двору придет и повалитця ко крыльцу. (Нужно штобы через порог в это время три раза перешагнула девица или жонка в цвету, в кровях.) Нехто не нашолса, побоялись: «сами себя вить уходим», побоялись. Да через петнадцать годов в Кянды один (с лешим-то знаетця) говорит: «Я знаю Зотова, у лешого-то живет».

Он жене своей скажот, а жена этта и запофаркиват, до родителей и дошло. Машка сбегат и попро-ведат в Кянды к мужику. Он и говорит: «Он живет от Кянды на полуволоке в стороне, в лесу, не видно фатеры, и у его четверо детей, борода большая уж. Тебе надь, дак я тебя свожу». – «Я домой схожу, у отца спрошу, тогда с им». – Домой ушла, к мужу: «Пойдем сына смотреть: мужик находитця, знать где живет». Старик говорит: «Куда ты с има? (у его еще три сына). Пусть там живет в лесу, с лешовкой». – Так и оступился. В тот год Святой дождались, старик ушол в церковь, а старуха сидела дома. Когда пошли под замок (кругом церквы), в избы-то так и брякнуло. Обижалса, што не пошли его посмотреть.

14. Лешой увел

На другой день Троицы, в Духов день соку ись ходили парнишки, а петнадцети годов Тихон был. Драли, драли (сосны), ели, ели, домой запоходили, робята в одну сторону, а Тихон а другу, будто его брат привидился: «Пойдем, Тихонко, домой, робята не в ту сторону пошли». Шол, да шол за братом, да и потерялса, захохотал. А Тихон без ума, сам не знат, как в избушке в лесной очудилса. «И вижу, жонка да робята незнакомы, очумел я и засудил: не знай как заблудилса?» Жонка ему и отвечат: «Нет, ты не заблудилса, а тебя лешой унес». – А жонка сама унесена. «Он когда придет, будет чоствовать тебя едой, а ты не ешь». А Тихон и спросил: «А худо разве тебе жить то?» – «А худо; так-то жить-то и нечего, да хто с огнем ходит, не благословясь, да искрину уронит, дак лешому вера (охота) пожар сделать, он и заставлят роздувать. Тежело в то время, теперь я больше не роздуваю, робятишки (от лешаго и бабы) пособляют». Налетел сам-то лешой, ись заводят, да и его чоствоват, а Тихон и говорит: «Я сытой». И не сел. А жона и говорит лешому: «Што сам-то не садисся?». – «Я сытой, я, – говорит, – у женщин, котора молоко, не благословесь, выцидит, я все выпью; я напилса, сытой. Потом я хоркону в крынки-то, они полны и сделаются, поедят мою хорхоту». – Лешой улетит да прилетит, да жона говорит лешому: «Снеси, эку беду принес, хлеба не есь, отнеси, брось на старо место». Лешой жону и послушал, его схватил и потащил. Парень в избе был, все помнил, а тут все забыл. Да к морю, на Нульницкой наволок, его продольничихи увидели. Сколько дней не ел, ослабел, лежит в траве, не может пошевелиться. Его взяли и вывели в Тамицу.

15. Кушак

Девушка придумала кудесить против Крешшенья и положила себе кусочик на уголок, а другой кусочик на другой уголок, бого-сужоного чествовала. Не благословесь, в сени сходила, двери, не благословесь, перезаперла, штобы лешому затти льзя. И села на уголок, стала и говорит: «Богосуженой мой, поди ужинать со мной». Села и глаза закрыла. Сени застукали, сапоги стукают, слышит – идет; в избу идет, зашол в избу, крекнул и прошол середка избы; видит: пиджак, кафтан норвецького сукна, кушак поперецьной толковой. Он кушак отвезал сейчас от себя, да в переднем углу на спичу и повесил, и шапку снял на спичу и весит. Как шапку-то клал на спичу, девича и перекрестилась, глаза отворила, а уж негде некого и нет, а кушак-от осталса на спице, веснет. Девица высмотрела его всего, в сундук и убрала. А у мужика и кушак потерялса, она и помалчиват; кабы ей любой был, дак она бы сказала подружкам. Через сколько времени мужик посваталса, ей и не хотелось, а родители отдали, тогда она мужу кушак-от и показала.

16. Леший водил

Близ города Олонца в Ильин день был я в гостях у соседа и угостились, возвращались с товарищем. Попросили перевести за реку в лодке. Нужно было идти три версты берегом до запани, где плотили бревна. Когда вышли из лодки, сели закурить на лужочке; когда я закурил, облокотился на руку и задремал. Вдруг меня толкает кто-то. Я открыл глаза, стоит олончан Нифантьев – кореляк, он же был наш подрядчик; говорит мне: «Нужно итить». Я встал и пошол за ним. Он уходит от реки в лес, я за ним вслед и товарищ за мной и кричит: «Не ладно идешь, Коротких». Я сказал, что ладно. Он и вправду подумал, что ладно. Пробежали верст около двух. Я отстал от Нифантьева, сел закурил на колодину. Приходит товарищ, садится рядом, покурили, он и говорит: «Ну, пойдем».

Я спрашиваю: «А где же Нифантьев?» – «Нифантьев мальчишко