Только о личном. Страницы из юношеского дневника. Лирика - Татьяна Петровна Знамеровская

себе отчет в своих чувствах. Ведь и он все-таки считает меня еще слишком девочкой! И мне больно от его писем. Я понимаю, что он меня очень любит. Понимаю, что я дала ему уже веру в успех. Понимаю и то, что он занял большое место в моем сердце и в моей жизни. И все же мне придется сказать ему «нет», – ведь эта неделя даже помимо меня, силою непреодолимой первой любви решила для меня выбор. Сказать сейчас, не дожидаясь вопроса? Я уже садилась за письмо, чтобы это сделать. И останавливалась. Не из малодушия, нет! Может быть, время разлуки сгладит в нем ту остроту, которую приобрело его чувство в последние недели и дни, когда он пьянел и терял голову от часу к часу, опьяняя также и меня. Я буду писать ему это время письма, ничего не обещающие, просто дружеские; может быть, тогда в решительный момент мое «нет» не будет для него таким ударом, каким оно было бы сейчас. Ведь «да» я тоже в этих письмах не скажу. Как сложна, нелепо сложна бывает жизнь! И как мне сейчас от этого больно, несмотря на свое счастье. Может ли не быть моей болью боль тех, кто мне стал так дорог, навсегда, на всю жизнь, как бы ни видоизменялось по своим оттенкам мое чувство? Особенно если я сама виновата в их боли, – не нарочно, и все-таки виновата? Мне трудно выразить даже для себя самой все то, что я чувствую сейчас. Поэтому пропадает желание и потребность писать дневник, хотя, конечно, я уж очень привыкла к нему. Когда пишешь, яснее отдаешь себе отчет и в том личном, что творится в душе. Что говорить? Я как-то, и не мало, люблю и Женю. Но так любить его, как я любила и опять люблю Павлушу, в такой беспредельной вере, я все же не смогла бы. Видимо, вторая любовь уже не первая! И в выборе нет у меня никаких колебаний. Разве он зависит от меня? Нечто более сильное, чем ум, даже сознательная воля, нечто стихийное, властное, непреодолимое делает его неизбежно таким, а не иным. Такова уж, видно, моя натура! А боль остается, несмотря на это, болью, и нежность – нежностью, какой бы характер она ни носила.

15 января. Я опять ездила в Детское и там ночевала. Миша по-прежнему любит Катюшу, Боря женился на Тасе, чем очень недоволен Михаил Ефремович. Теперь я хоть могу написать об этом. В первое посещение Детского Села мне ни до кого, кроме Павлуши, не было там дела. Все-таки скверный у меня характер. Ведь это люди для меня близкие, но как все отступает, когда предъявляет свои права любовь. Оказывается, мама с Марией Ивановной уже обсуждали мою судьбу при первой встрече, еще до того, как все для меня решилось. Мама сказала, что я скоро выйду замуж за Женю, а Мария Ивановна возразила с горячностью, что этого не может быть, потому что меня давно любит Павлуша.

Я снова учусь в горном институте[361], но перешла на новый факультет – гидрогеологический. В связи с переменой факультета у меня получились 3 «хвоста». По некоторым же предметам я ушла вперед, отчего у меня есть свободные часы. Боря поступил в электротехникум[362] на Васильевском острове.

18 января. Главным стали письма. Я пишу их почти непрерывно, а Павлуша отвечает тоже так часто, что это для меня удивительно. Он уже называет меня маленькой женой большого Павлуши. Между тем ведь еще ни разу устно, в глаза, а не письменно, мы не сказали друг другу «люблю», ни разу не поцеловались наедине, по-настоящему (увы! я теперь знаю, что значит целоваться!), и даже продолжаем в письмах говорить друг другу «вы». Павлуша еще никак не может свыкнуться с мыслью, что я ему принадлежу. Его сложный и замкнутый характер, мучительные его сомнения и тревоги за будущее этому мешают. Но сколько чувства в его письмах!

Мои глаза готовы сказать ему много раз «люблю», но, к сожалению, он их не может увидеть. Какой долгий срок разделяет нас опять! Мне вспоминается его давнее письмо ко мне, в котором он писал, что одна мысль о женитьбе его пугает, что, полюбив, он боится разлюбить и что он не уверен, способен ли любить по-настоящему. Я хотела бы, чтобы теперь он серьезно проверил все и не пожалел о своем решении. Как он пришел к этому? Я в состоянии и тревожном и радостном. Мне бы очень хотелось видеть его, чтобы о многом говорить с ним и рассеять все свои недоумения.

С сегодняшнего дня я начала отрабатывать в институтской лаборатории качественный анализ, и, принимая всякие колбы и пробирки, я задумалась, что привело к гибели нескольких пробирок. Очевидно, во время лабораторных работ думать о «нас» очень вредно, Павлуша! Придется себе это запретить! Но все равно, эти мысли все время во мне, спрятанные в уголке моего сознания. Конечно, я вытерплю срок разлуки, но сейчас я могу только внешне справляться с охватившим меня чувством.

20 января. Снова берусь за дневник. До 1 февраля у меня отпуск, но за это время мне много надо сделать, главное – ликвидировать свои «хвосты», которых у меня раньше не было и они появились с переходом на новый факультет. Я хотела бы сейчас никого не видеть и углубиться в стихи, а больше всего в самою себя. Мне хочется отдохнуть, привести в порядок свои мысли, чувства и дела. Я думаю, как в жизни бывает много случайного и странного… Долгая разлука, тоска по утраченному счастью, нежданная встреча и новый расцвет любви, и снова длительная разлука. За это время никто не смог полностью мне заменить Павлушу. На некоторое время в мою жизнь входили другие, занимая место в моем сердце, но никто не мог стать для меня таким близким, и моя любовь осталась неизменной. Я никогда не сказала бы этого ему, если бы он сам не спросил об этом меня и не сказал, что он любит. Но солгать я не смогла. Наша короткая встреча мне кажется сном, который слишком рано для меня кончился. Как за эти годы я изменилась, стала старше, научилась владеть собой! Теперь я не такая наивная, какой была раньше, и мне хочется, чтобы он знал меня всесторонне: ведь я не так гармонична, как, может быть, он думает обо мне.

В Ленинграде сильные морозы, и я сейчас мерзну по утрам, когда езжу в институт.