История степей: феномен государства Чингисхана в истории Евразии - Султан Магрупович Акимбеков

отрезанными от ресурсов Средней Азии. Их положение осложнялось тем, что вследствие длительных войн между улусом Чагатая и империей Юань сильно пострадали оседлые территории Восточного Туркестана. После отделения Средней Азии восточнотуркестанские оазисы остались единственным возможным источником поступления земледельческой и ремесленной продукции для нужд племён восточной части улуса Чагатая.

Примерно до конца XIV века оазисы Восточного Туркестана входили в состав империи Юань. «Идикутское княжество (государство уйгуров со столицей в Бешбалыке. — Прим. авт.) постоянно отражало набеги кочевников Хайду-хана и тем самым выполняло роль военного оплота юаньской династии, которая таким образом реализовывала свои планы по обеспечению безопасности и мира в северо-западных пограничных землях юаньского Китая. Войска Хайду — Дува во время своих набегов доходили до Илийского края, а династия Юань, выдвинув свои войска вплоть до передовых опорных баз в районе Алмалыка, рассчитывала целиком и полностью усмирить население Восточного Туркестана»[537]. Военные действия носили крайне ожесточённый характер, территории переходили из рук в руки и подвергались разорению. Однако «в 1286 году Хайду захватил Бешбалык, который являлся опорной военной крепостью монгольских войск империи Юань в Восточном Туркестане»[538]. Затем уйгурские идикуты вместе с юаньскими войсками были вынуждены оставить другие города и удалиться на территорию северо-восточного Китая, в провинцию Ганьсу.

Соответственно, оазисы Восточного Туркестана остались в распоряжении улуса Хайду, а затем Дувы и других Чагатаидов. Однако ценность этих территорий для монгольского государства была невысокой в связи с их значительным разорением. «Илийский край, где в домонгольское время существовали многочисленные населённые пункты, после XIV века перестал существовать как центр развитой оседло-земледельческой культуры»[539]. Безусловно, разорение не носило абсолютного характера, оседлые центры здесь продолжали существовать и в этот период. Другое дело, что Восточный Туркестан не мог в полной мере обеспечить потребности кочевых племён, проживавших на обширных степных территориях бывшей восточной части Чагатайского улуса. По крайней мере, по своему экономическому потенциалу Восточный Туркестан не был равноценен Средней Азии.

Стоит отметить, что объявление в 1347 году дуглатами во главе с эмиром Пуладчи чагатаида Туглук-Тимура ханом делало его такой же номинальной фигурой, как и последующее провозглашение подставных ханов элитой чагатаев. Но дальнейшее развитие чагатаев и моголов привело впоследствии к восстановлению авторитета ханской власти чингизидов в Моголистане и одновременно к её полному исчезновению в государстве Тимура и его потомков, Тимуридов. Чрезвычайно интересно, почему всё произошло именно так и какое это имеет отношение к монгольской традиции управления?

Скорее всего, дело в том, что монгольская традиция, включающая в качестве ключевого элемента признание власти чингизидов, была в наибольшей степени востребована именно на открытых степных пространствах. Проживавшие в степи кочевые племена, произошедшие из бывших «тысяч» монгольской армии, нуждались в монгольской традиции и чингизидах в первую очередь для сохранения государственности. Последняя была им необходима для обеспечения их потребностей. Государство, возглавляемое чингизидами, приобретало дополнительный легитимный статус и могло претендовать на власть над оседлыми обществами. А такая власть была необходима для обеспечения регулярного поступления в кочевые общества ремесленной и земледельческой продукции в виде налогов или военной добычи. В конечном итоге именно чингизидское государство обеспечивало консолидацию усилий различных племён во имя их общих интересов. Отсутствие такой политической надстройки неизбежно вело к кризису отношений между отдельными племенами и автоматически снижало их военный и политический потенциал по отношению к оседлым территориям.

В то же время на территории Средней Азии и Ирана, где бывшие монгольские армейские «тысячи» проживали в непосредственной близости от оседлых центров, было вполне естественным восстановление классических традиций мусульманской государственности. Племена здесь гораздо в меньшей мере, чем их аналоги на открытых степных пространствах, нуждались во власти государства, представленной чингизидами. Они были вполне способны самостоятельно обеспечивать эксплуатацию зависимых оседлых территорий.

Здесь надо отметить, что восстановление мусульманской государственности происходило с очевидной «монгольской» государственной спецификой. Прямым наследием монгольской традиции было сохранение племени в качестве субъекта политических и экономических отношений. Напомним, что в домонгольский период мигрировавшее на оседлые территории кочевое племя со временем неизбежно теряло свою организационную структуру. Поддерживать племенную организацию в условиях мусульманского государства было довольно сложно. С практической точки зрения это было возможно только на степной периферии.

Элита кочевых племён быстро адаптировалась к новым условиям, получала земли в условное или безусловное владение. Источником доходов для неё становилось податное население. Соответственно, племена постепенно деградировали, их воспринимали как чуждый государственным традициям элемент. Однако в монгольский период племена сохраняли свою организационную структуру. Они целиком интегрировались в местную мусульманскую государственность в качестве привилегированного военного сословия, местной политической элиты. И что важно, в этих условиях племенная элита не теряла связи со своим племенем. В отношениях с внешним миром она выступала от его имени. Этим она серьёзно отличалась от классической элиты мусульманских обществ домонгольского периода.

В 1360 году Туглук-Тимур совершил свой первый поход на запад в Среднюю Азию, в Мавераннахр. Со времени провозглашения его ханом в 1347 году прошло довольно много времени. Скорее всего, это время было использовано на укрепление легитимности правления нового хана, чьё происхождение было весьма сомнительным. По крайней мере, дуглаты наверняка должны были убедить остальные племена в восточной части бывшего Чагатайского улуса признать нового хана. Согласно указанию Хайдара Дулати именно в это время происходит и принятие Туглук-Тимуром ислама. Причём Дулати подчёркивает, что первым, кто вместе с ханом принял ислам, был его предок, глава рода дуглат некий эмир Тулак. Более того, Дулати упоминает, что Тулак принял ислам на три года раньше хана[540]. Несомненно, принятие ислама ханом было частью процесса его признания племенами, а упоминание лидера дуглатов в этом контексте было призвано подчеркнуть, что государственное строительство проходило под контролем этого крупного племени.

Однако маловероятно, что при недостаточной легитимности нового хана усилий одних дуглатов было достаточно, чтобы объединить все восточные племена. Более важным было выдвижение политической программы, способной отвечать интересам большинства племён. Такой программой, очевидно, и стала идея восстановления контроля государства над Средней Азией. Ради этой цели восточные племена, собственно, и объединили свои усилия.

Появление в 1360 году в Средней Азии объединённой армии восточных племён во главе с новым ханом-чингизидом поставило западные племена в сложное положение. В отличие от своих восточных соседей моголов, западные племена, впоследствии получившие название чагатаи, не были объединены в единое целое. Хотя формально старшим эмиром считался некий Хусайн из племени каучин, тем не менее каждое владение было самостоятельным. Более того, в регионе постоянно шли военные действия. В «Зафар-наме» по этому поводу сообщалось: «Поскольку в Чагатаевом улусе каждый был себе главой, по той