Суворов — от победы к победе - Сергей Эдуардович Цветков

в одной руке, с огнем в другой и топчет окровавленными лошадиными ногами жатву бедного рабочего народа. Бедный рабочий народ пугал детей страшным Сувару и посылал ему по почте пасквили, где именовал Суворова вандалом, одетым в человеческую кожу и т. п. Теперь газеты с радостью оповестили, что страхи кончились: «Якобы непобедимый варвар погубил половину своей армии и ретировался со стыдом и яростью в сердце». По рукам ходило «письмо» Сувару к генуэзскому контрреволюционному комитету — мифический ответ на мифическое предложение за 7 миллионов франков избавить Ривьеру от французов. Оно весьма характерно, как образчик представлений «самой просвещенной» нации Европы о том, что находится несколько дальше кончика французского носа. Вот начало этого «документа»: «Возвышеннейший, могущественнейший, превосходительнейший господин, граф Суворов, слуга Божий и угодника его Николая чудотворца, кавалер орденов Тигра, Скорпиона, Барса и св. Александра Невского, главнокомандующий австро-русскими войсками в четырех частях света, в странах австралийских и иных, если какие существуют, поборник царей, разрушитель республик, архимандрит и епископ греческой церкви, представитель четырех орденов римского вероисповедания, архикатолик и прочая, и прочая, и прочая». Кажется непостижимым, как могла подобная белиберда попасть в мемуары одного правительственного лица четверть века спустя!

Впрочем, все эти нападки были только извращенным признанием военных достоинств русского полководца. Прямо отдать должное Суворову могли лишь люди, имевшие с ним дело, вроде Макдональда, который в 1807 году на балу в Тюильри сказал русскому послу, глядя на новую знать империи: «Не видать бы этой челяди тюильрийского дворца, если бы у вас нашелся другой Суворов». Даже Наполеон, с его превосходным чутьем людей, говорил, что Суворов обладал душой великого полководца, но не имел его головы, и считал, что он не достает до полководцев первой величины, таких, как Фридрих II.

В Швейцарии память о суворовском походе стерлась не скоро. Еще много лет спустя после смерти Суворова горцы рассказывали, что не раз видели на высотах Сен-Готарда, в горных ущельях и теснинах верхней Рейсы тень грозного старика на коне, огневым взглядом осматривающего места, обагренные русской кровью.

Возвращение и смерть (1799 — 6 мая 1800)

Бедный, слабый воин Бога,

Весь истаявший, как дым,

Подыши еще немного

Тяжким воздухом земным.

Ф. Сологуб

Еще во время перехода Паниксера Суворов обдумал план нового вторжения в Швейцарию, но теперь, в Фельдкирхе, видя расстройство своей армии и узнав об огромных потерях Римского-Корсакова, скрепя сердце отказался от него.

4 октября он повел войска на соединение с Корсаковым. Встреча состоялась через три дня. Римского-Корсакова Суворов принял по-своему. В полной парадной форме и при всех орденах Александр Васильевич вышел в приемный зал, где уже находился штаб и стал с заметным волнением ходить взад-вперед, то закрывая глаза, то охорашиваясь. «Александр Михайлович человек придворный, учтивый, делал французам на караул, надо принять его с почетом», —приговаривал он. Приехал Римский-Корсаков и смущенно подошел к Суворову с рапортом в руке. Александр Васильевич отступил от него на шаг и сказал, глядя прямо в глаза:

— Адда, Треббия, Нови — родные сестры, а Цюрих? — и откинул голову с презрительной гримасой.

Корсаков молча протянул рапорт, но Суворов, схватив эспантон[76], стал делать им приемы, повторяя: «Как вы делали Массене на караул, так или эдак?» Затем он поманил Римского-Корсакова за собой в соседнюю комнату. Оттуда Римский-Корсаков вышел расстроенный больше прежнего, быстро прошел к дверям и уехал.

На состоявшемся затем военном совете было решено, что поскольку от австрийцев нечего ожидать, кроме нового предательства, следует от наступательных действий отказаться и вести армию на зимние квартиры. Суворов написал об этом решении обоим императорам, прося утвердить его.

Планы русских всполошили эрцгерцога Карла. Он настаивал на личном свидании с Суворовым, но Александр Васильевич отказался, сославшись на нездоровье. «Юный эрцгерцог Карл хочет меня оволшбить своим демосфенством, у меня ж на его бештимтзаген ответ готов», —объяснял он истинную причину отказа. Суворов не шутя взъелся на австрийских «унтеркунфтеров» и вскоре отбросил всякие стеснения, считая самым приличным «предоставить диалектику денщикам». Карлу он писал: «Такой старый солдат, как я, может быть проведен раз, но было бы с его стороны слишком глупо поддаться вторично… Я не знаю зависти, демонстраций, контрмаршей; вместо этих ребячеств — глазомер, быстрота, натиск: вот мои руководители… Оборонительное положение [Карла] в Тироле стоило свыше 10 тысяч человек, то есть больше, чем завоевание Италии». А одного австрийского генерала Александр Васильевич насмешливо спросил:

— По скольку неприятелей солдаты ваши могут посадить на штык? Мои насаживают по шести.

Эпилогом швейцарской кампании стал бал в Линдау 13 октября. В зале собралось множество офицеров, в том числе посланник Карла и Римский-Корсаков. Войдя в зал, Суворов стал целоваться с участниками своего похода, благодарил и хвалил их. Генералу же, служившему у Римского-Корсакова, он резко посоветовал подать в отставку. Римский-Корсаков, услышав это, попытался незаметно уйти, не дожидаясь чего-нибудь подобного. Однако Суворов тут же заметил его «ретираду».

— Вы видели, господа, что Корсаков ушел, хотя ни он мне, ни я ему не сказали ни слова, — обратился он к офицерам. — Он более несчастлив, чем виновен; пятьдесят тысяч австрийцев шагу не ступили, чтобы его поддержать, — вот где виновные. Они хотели его погубить, они хотели погубить и меня, но Суворов на них срал. Скажите эрцгерцогу, —продолжал Александр Васильевич, повернувшись к австрийскому генералу, — что он ответит перед Богом за кровь, пролитую под Цюрихом.

Суворов выражал общее мнение русских. Так, Константин Павлович, приехавший на бал вместе с ним, объявил, что немедленно уезжает, как только увидел в зале австрийских офицеров. Позже, на пути в Россию, цесаревич выказывал к ним отвращение, граничащее с оскорблением. Царь же выразил Суворову свое полное одобрение по поводу его переписки с Карлом и 11 октября разорвал союз с Австрией. Уже после разрыва, когда Суворов отказал просьбам Франца II и Карла повременить с отводом войск, Павел писал ему: «Я весьма рад, что узнает эрцгерцог Карл на практике, каково быть оставлену не вовремя и на побиение…»

19 октября Суворов вывел армию из Линдау и 26-го прибыл в Аугсбург, где расположился на зимние квартиры. Последняя кампания Суворова завершилась. Он вел войска на восток, в Россию.

Неполный успех итальянской и провал швейцарской кампании причиняли Александру Васильевичу острую душевную боль. Поправить дело стало его мечтой. Военная слава не могла утешить Суворова, ее приносили и все другие его кампании, и он давно привык к ней, а вот восстановление французского престола казалось ему предприятием, которое достойно увенчало