Александр I - Сергей Эдуардович Цветков

маршалы, как многочисленная фаланга генералов французских теснилась возле русского креста и друг друга толкала, чтоб иметь возможность скорее к нему приложиться. Так обаяние было повсеместно: так оторопели французы от духовного торжества русских».

Нижним чинам для разговения выдали мясную порцию. «Яичек красных нигде не было, а потому и не христосовались, — вспоминает очевидец. — Качелей также не было, и солдаты в первый день св. Пасхи провалялись в своих балаганах, вспоминая о матушке-России, которая в этот день ликовала с красными яичками».

В тот же день царь пожаловал Лагарпу, который в это время находился в Дижоне, орден св. Андрея Первозванного — «желая воздать должную справедливость тем отличным попечениям и трудам, кои оказываемы были вами с самых молодых лет при воспитании моем».

К вечеру из Дижона приехал Меттерних и сразу вернул царя в мир политики. Он известил императора Франца, что «нашел русского императора в весьма благоразумном настроении. Он фантазирует гораздо менее, чем я мог предполагать». Меттерних согласился со всеми статьями договора с Наполеоном об отречении, кроме одного — дарования императору прав на остров Эльба. «Вот увидите, — предупреждал он, — этот пункт не позднее как через два года снова приведет нас на поле битвы».

Однако его проницательность не была оценена — Александр отказался нарушить свое обещание свергнутому императору.

***

Наполеон покинул Фонтенбло 20 апреля под надзором союзных комиссаров: со стороны России — графа А.П. Шувалова, Австрии — барона Ф. Коллера, Пруссии — полковника графа Трухзес-Вальдбурга, Англии — полковника Нила Кэмпбелла. Императору разрешили взять с собой около 800 ветеранов Старой гвардии, добровольно последовавших за ним в изгнание, немногочисленную свиту — маршала Бертрана, генерала Друо и еще кое-кого из офицеров, сохранивших верность, и личную казну, помещенную в огромном фургоне.

Императорский поезд имел торжественный вид. Впереди ехал небольшой отряд гвардейской кавалерии, за ним — карета с генералами и закрытая карета, в которой сидели Наполеон и Бертран. Конный конвой также сопровождал эти экипажи, а в хвосте ехали комиссары — каждый в своей карете; позади тянулись гренадеры. Как только процессия выехала из ворот Фонтенбло, замок окончательно опустел — прислуга, дежурные офицеры, даже личный камердинер императора Констан и телохранитель, мамелюк Рустан, — все помчались в Париж, ловить удачу.

Население провинций поначалу встречало Наполеона приветливо и даже восторженно. Толпы крестьян на дороге кричали: «Да здравствует император!» и осыпали бранью союзных комиссаров. К Наполеону вернулась его надменность, он вновь приобрел вид повелителя.

— Что ж, и теперь вы будете повторять фразы официальных газет, что французы ненавидят меня? — высокомерно спросил он Коллера.

— Государь, — спокойно ответил австриец, — не придавайте большого значения этому шуму. Двадцать дней назад эти люди точно так же вопили против вас, а еще через неделю они с таким же восторгом будут встречать нового короля Франции.

— Вы правы, — нахмурился Наполеон. — Французы легкомысленный, бесхарактерный и капризный народ.

Действительно, за Невером, где Наполеон значительно оторвался от военного конвоя, настроение населения резко изменилось. Императора встречали угрюмые лица, повсюду виднелись белые кокарды и знамена. Наполеон с некоторым беспокойством проехал, не останавливаясь, несколько городов и вышел из кареты только в полночь, в Руане, занятом австрийцами. Здесь, под охраной австрийских штыков, он вздохнул свободнее.

На другой день, при приближении к Лиону, комиссары заметили, что император занят лишь мыслями о личной безопасности. Он ни за что не хотел въезжать в город днем и был крайне любезен с комиссарами. В Лион приехали глубокой ночью, заранее известив коменданта о необходимых мерах безопасности. Австрийский гарнизон стоял под ружьем, по улицам ходили патрули. Тем не менее без скандала не обошлось. На пути Наполеона собралась порядочная толпа, выкрикивавшая: «Да здравствует король! Долой Наполеона!» и лишь изредка раздавалось: «Да здравствует император!»

Наполеон не захотел останавливаться в Лионе. Ехали всю ночь, меняя лошадей. Утром был сделан короткий привал, после чего вновь провели в экипажах весь день. Наполеон был возбужден, постоянно приглашал в свою карету союзных комиссаров, часами болтал с ними, шутил. Вальдбургу, смеясь, заметил:

— В конце концов я вышел из всей этой истории недурно. Я начал партию, имея в кармане всего лишь шесть франков, а теперь я ухожу со сцены с порядочным кушем.

Недалеко от Изеры императору повстречался маршал Ожеро, главнокомандующий южной армии. Этот развратник и пьяница достиг всех чинов и титулов исключительно благодаря Наполеону; тем не менее он одним из первых перешел на сторону союзников, сдав им Лион и весь юг Франции. Не дожидаясь отречения Наполеона, он своим приказом освободил солдат своей армии от присяги императору. Теперь он направлялся в Лион в роскошной карете, запряженной шестеркой, с двумя форейторами.

Наполеон еще ничего не знал о его измене и потому вообразил, что Ожеро поспешил ему навстречу, как старый друг. Он вышел из кареты, дружески поздоровался с маршалом и, взяв его под руку, отвел в сторону.

— Куда это ты едешь, не ко двору ли? — шутливо спросил император.

— Нет, пока только в Лион, — холодно отвечал Ожеро, давая понять, что он и не думал выезжать навстречу бывшему господину.

Они проговорили около получаса. Беседы не было слышно, комиссары видели только, что Наполеон говорит взволнованно и горячо, а Ожеро отвечает изредка, отрывистыми фразами. Вообще маршал держал себя надменно, а император чуть не заискивал перед ним. Попрощавшись с Ожеро, Наполеон направился к карете, но вдруг, словно поддавшись непреодолимому порыву, бросился назад, обнял маршала и снял шляпу. Ожеро стоял, заложив руки назад, и даже не прикоснулся к околышку фуражки. Он подошел к императорской карете, когда Наполеон уже сидел в ней, и как бы нехотя подал императору руку. Затем, вежливо раскланявшись с комиссарами, сел в экипаж и покатил по дороге в Лион.

По мере приближения к Авиньону Наполеона встречали все более враждебно. Император почти не выходил из экипажа. В Авиньоне, в то время, когда меняли лошадей, у почтовой станции собралась толпа. Слышались крики: «Долой тирана! Долой сволочь! Да здравствует король! Да здравствуют союзники, наши освободители!» Вдруг толпа хлынула к карете Наполеона; впереди всех были какие-то бешеные, остервенелые бабы. Они лезли на подножки, грозили Наполеону кулаками, выкрикивали площадные ругательства; другие бросали в карету камни. Особенно досталось егерю на козлах: его хотели заставить кричать «да здравствует король!» и грозили ему саблей. Наконец, свежие лошади рванулись вперед, и императорская карета помчалась по дороге, сопровождаемая свистом и бранью.

Но и в придорожных деревнях было не лучше. В небольшой деревушке Оргоне толпа пьяных мужиков повесила чучело Наполеона, вываленное в крови и грязи, на виселице возле почтовой станции. Пока меняли лошадей, крестьяне орали: «Долой вора! Долой убийцу!», бранились и плевали на карету.