Возвращение Прославленных - Си Цы

вроде хорошо всё и отлажено. Привыкаешь к проблемам, и даже перестаёшь их замечать. Но мучает внутри какая-то тревога. Тоска по тому, чего не сделал… Мой отец, славный был визидар, всю жизнь прожил на этой ферме. И ещё мальчишкой он хотел побывать на том берегу фьорда. Там. На горе, которая называется Шапка тролля, — Стурла кивнул на высокую скалу с противоположной стороны залива, — жизнь его подошла к концу, а он так туда и не добрался. Всё было некогда да недосуг. Отец поведал мне об этой мечте уже перед смертью, когда тяжело заболел. Он сказал, что жалеет только о том, что таки не взглянул на свой дом с той стороны. Мне было двенадцать. Но после рассказа отца я не спал всю ночь. А с утра подошёл к его постели, молча взвалил его на плечи и потащил. Мать плакала и бежала рядом. Сначала она приказывала мне остановиться. Потом умоляла. А после причитала, что мы не дойдём. Но я отправил её домой, сказав, что точно не передумаю и не сверну. Тяжело ли мне было? Сейчас не стыдно сказать, что очень тяжело. В начале пути, пройдя милю, я и сам стал сомневаться — дойду ли, смогу ли дотащить отца? Но потом приспособился. Иногда мы делали остановки, и тогда отец глядел на Шапку тролля и улыбался. Когда мы прошли полпути, он сказал мне: «Молодец, Стурла. Никогда не останавливайся. И всегда иди до конца, что бы ни случилось. Ты славный воин, сын, и настоящий визидар. Хочу сделать тебе подарок…» Он снял с себя шлем. Вот этот, — Стурла показал себе на голову, — И отдал мне. Когда на очередном привале я положил отца на землю, то понял, что он умер. Его душа вылетела где-то по пути, когда он прижимался к моей спине. Да так тихо, что я даже не заметил. Отец лежал, раскинув руки. Вокруг качалась трава, небо отражалось в его глазах, но улыбка навсегда осталась на его лице. Я растерялся. Что теперь делать? Наверное, надо вернуться назад? Но потом опять взвалил отца себе на спину и понёс…

Итиро молчал, Дэгни натирала тарелку. Она уже не единожды слышала эту историю. Первый раз муж поведал её в день, когда делалпредложение. Тогда, много лет назад, услышав этот рассказ, Дэгни тут же приняла решение ответить Стурле согласием. И никогда не пожалела об этом.

— Там я и похоронил его, — охрипшим голосом продолжил Стурла, — и домой вернулся один. В его шлеме. Мать сразу всё поняла…Да…Давно это было… Но я всё чаще вспоминаю ту дорогу. И сам отправляюсь сейчас в такую же. С тобой, Итиро. И нам многое, я думаю, предстоит пережить. Но если мне дано погибнуть, то донеси до конца дороги хотя бы мой шлем. Ибо я так хотел. А ты, Дэгни, если что, не печалься обо мне. Ибо, если я и умру в этой дороге, то с улыбкой…

Дэгни подошла к нему, сняла с него шлем, шлёпнула легонько по лысине, и ласково сказала: «Не помрёшь ты, старый мой Стурла, ещё помотаешь мне нервы». Чмокнула его в затылок, и две слезинки скатились с её носа вего седые волосы.

…С этого дня на ферме начались приготовления в дорогу. Стурла собирал вещи, ездил на рынок, закупать продукты, а по вечерам они с Итиро брали карты и прокладывали по ним маршрут. Как ни крути, надо было лететь на чудо-самолёте. Стурла его очень боялся, а Итиро мечтал подняться в небо. Лишь недавно самолёты стали перевозить первых пассажиров, вызвав фурор в мире. И как только Итиро увидел фотографию первой стальной птицы, то сразу захотел побывать в её брюхе.

Чем ближе приближался намеченный день отъезда, тем грустнее становился гном.

Когда они накануне поехали с Итиро на деревенский рынок, то, кажется, уже все прохожие заметили печаль в глазах Стурлы. Люди переговаривались, удивляясь, куда делся задор Блестящей головы?

Итиро держал сумки, а Стурла подошёл к одному из лотков купить рыбы. Продавец заботливо придвинул перевёрнутый ящик, чтобы старичку было проще взобраться и выбрать подходящую сельдь. Стурла копался в рыбе, а жители деревни, не выдержав, окружили его стали расспрашивать.

— Стурла, чего ты такой грустный? Не заболел ли наш Стурла? Отчего приуныл Блестящая голова? Может, нужно что? — летело со всех сторон.

У Стурла задрожали руки. Сельдью, которую держал, он промокнул влажные глаза, повернулся к толпе и сказал:

— Спасибо, что любите меня, волнуетесь за меня. Но заслужил ли я эту любовь? Ведь все эти годы я скрывал от вас, что из гномичьей породы. Визидар я… помесь то есть. Гнома с человеком.

Он снял шлем и всем показал волосатые ушки. Склонил голову. Так и стоял на ящике из-под рыбы, печальный.

— Стурла, — улыбнулся пекарь из лавки, — мы давно догадывались. Мы же не дураки. Но думали, что ты не хочешь ты об этом говорить, так и не надо. Зачем сейчас то эту тему поднял? Из гномов, так из гномов. Хорошо, что не из троллей, — тут пекаря пихнула под бок жена, и он, осёкшись, добавил, — да мы не против визидаров и из троллей, только уж больно они…воняют…так говорят…Сам то я не нюхал…

— Друзья, — затряс шлемом в руках Стурла, — я с Итиро ухожу в поход, — голос его дрогнул, — в суровый поход биться со злом и искать братьев. Моя Дэгни остаётся совсем одна.

— И вовсе она не одна, — сказала крестьянка, продававшая зелень.

— Мы будем приносить ей рыбу, — пообещал продавец лавки.

— Мы поможем ей, Стурла, — поддержали их люди.

— Раз так, — вышел вперёд один рыбак, — давайте устроим вечеринку и проводим старину Стурлу!

Все подхватили его предложение.

И вечером в деревне были такие гулянья, каких давно не видели здешние края. Лились рекой пиво и эль, съели пять ящиков сёмги, опустошили девять бочек сельди и сточили пятьдесят хлебов. Был пир на весь мир. Устроили танцы, от которых сотрясалась земля. Говорят, что даже в отдалённых деревнях фьорда от тех плясок с полок падала и разбивалась посуда. Музыканты не жалели струн лангелейки со скрипкой, а танцующие не берегли обуви и не щадили ног — танцевали, как в последний раз.

Под конец мужчины встали в круг, обнялись, издали воинственный клич, и, притоптывая, запели протяжную песню. При этом они так хлопали друг друга по спинам, что иной бы упал, да им, викингам, всё было нипочём.

— Со Стурлой — хоть на край света, — сказал Итиро сидящий рядом старичок.

Древний дед был тощим,