Ментальности народов мира - Георгий Дмитриевич Гачев

бы должен тут употребить слово UNTER-nehmen, а по-английски UNDER-taking, – в обоих случаях приставкой unter (under) акцентируя ПОД, низ, вертикаль Бытия, тогда как русское слово имеет в созерцании – ПЕРЕД, то есть горизонталь. И так на каждом шагу мышления язык направляет наши мысли, но мы большей частью не отдаем себе отчета в этих его управляющих импульсах. Однако мы в нашем предприятии: осмыслении национальных образов мира – должны особенно приглядываться и прислушиваться именно к таким безотчетным и неосознаваемым движениям ума и слова, выражения.

Другой частый образ в германском умозрении – Растение, Дерево – в том числе и Мировое, и «генеалогическое» – Stamm-baum, которым лингвисты объясняют родство языков индогерманских (индоевропейских). А Гегель свою «триаду» – главный инструментарий в каждом построении – поясняет так: зерно = тезис; стебель = антитезис, первое отрицание; колос = синтезис, отрицание отрицания: то же зерно, но «сам-сто». Зерно, прекрасно круглое само по себе, будучи посеяно, гниет, становится безобразным, вытягивается – умирает, но дает жизнь Стеблю. Потом Стебель, дав жизнь Колосу, становится не нужен, «снимается» в Колосе, содержится в нем «в снятом виде». Но Колос – есть то же Зерно – на высшей стадии развития. Имея эту последовательность образов-идей в уме на заднем плане, легко станешь понимать все изощренные построения и объяснения Гегелем явлений и процессов и в природе, обществе, истории, сознании, искусстве и т. д.

Для сравнения: в эллинской мысли убедительны для них аналогии не с растениями, а с животными, и боги там – зооморфны. Так что какой символизм преобладает: растительный или животный в национальных картинах мира – надо нам тоже вглядываться и черпать оттуда важные характеристики.

Для Английского Логоса характерные понятия, в которых постигается Бытие. Это СИЛА: «Знание = сила» – утверждение Бэкона; в механике Ньютона идет исследование и измерение разных сил: действие и противодействие… – и по силам, исходя из них, объясняются движения тел (тогда как Декарт обходится в своей физике, системе мира без применения силы, а с помощью разного вида движений объясняет все); это БОРЬБА (Дарвин, Спенсер – «борьба за существование»); это КОНКУРЕНЦИЯ, соревнование, состязание (Адам Смит и Давид Рикардо в политэкономии этим объясняют бедность или богатство стран); это СПОРТ (бокс, футбол, волейбол, баскетбол – прежде всего в Англии развились)… И в теории английского историка XX века Тойнби главная пара понятий: ВЫЗОВ и ОТВЕТ (Challenge and Response) – из той же оперы борьбы, силы, состязания…

Таким образом, каждому народу и его мыслителям как бы ВРОЖДЕНЫ Бытием определенные идеи=видения, интуиции, схемы, модели, в которых ему свойственно представлять все явления. Применить если термин Канта – «априори»: что нечто предшествует акту познавания, – то налицо, существует ОБРАЗНЫЙ АПРИОРИЗМ. Он залегает под рассудочным априоризмом (с чем имеет дело Кант в своей «Критике чистого разума») и понуждает выкладки логики так, а не иначе располагаться – подобно тому, как железные опилки в электромагнитном поле разбираются по его силовым линиям. Но это силовое поле – уже сверх или под логикой: оно истекает из всего бытия данного народа, включая и особый склад природы (материю, вещество), быт, язык, историю (культуру), этнос и характер (психику).

Таким-то путем и вышел я к тому, чтобы произвести понятие НАЦИОНАЛЬНЫЙ КОСМО-ПСИХО-ЛОГОС. И чтобы проступила национальная логика, надо целостность бытия одного народа сравнивать с аналогичной целостностью другого. На этом фоне и национальные логики – как верхушки сих айсбергов – различимы и понятны станут. Таким же способом и «национальный характер», и «национальный дух» – эти трудноуловимые сущности, обычно импрессионистически описываемые, – можно посадить на более объективные основания: тип природы, культуры, языка и пр.

Я могу представить это даже чертежом:

В этом представлении я следую античной традиции. Аристотель полагал, что в человеческом существе присутствуют три души: разумная (расположенная, по современным представлениям, в голове, но он помещал ее в сердце), чувствующая, эмоциональная, афективная – душа воли и энергии (расположенная в груди) и душа животная (расположенная в животе и гениталиях). Все эти души и уровни взаимно коррелируют, так что особенности ума могут быть лучше поняты, когда ум рассматривается в связи со всей статью данного существа, и не надо пытаться напрямую сопоставлять только логику с логикой, на чем я обжегся на первых порах своего исследования.

Такова история моей атаки на «национальные логики» и отступления к более умеренному термину «национальные образы мира». Он более смутен, расплывчат, но и более широк и гибок.

Лекция 7

Опасение возникает: можно ли объять необъятное? Особенно в наш век научной специализации, когда стиль мышления поощряет узкий профессионализм? Не лучше ли сконцентрироваться на едином национальном образе мира, например русском, но представить его наивозможно исчерпывающе?

Да, но каким же образом выявить то, что специфически национально в данном обороте мысли у писателя или философа, если не отдавать себе отчета в других возможных способах смотреть на вещи? В сознании нашем должен содержаться максимум вариантов: миропредставлений и путей исторического развития народов; тогда отчетливее определится единственность и незаменимость русской картины мира и особенность пути в данном космосе, в России. И именно чтобы увидеть наше не только изнутри, но и со стороны, надо отдаляться, отстраняться и делать заходы в иные народы и мировоззрения. И русская версия бытия проступит не только там, где исследуется Толстой, но и там, где анализируются «Приключения Гекльберри Финна» Марка Твена, – рикошетом отбрасываются в таком случае лучи познания – как самопознания всегда. Таким образом, целью познания других образов мира является самопознание того, на котором мы стоим и изнутри которого смотрим на мир. Отсюда следует, что предмет наш в общем ограничен, а не необъятен, а именно: раскрыть в его богатстве смыслов русское мировоззрение.

Каким инструментом, на каком языке проделывать это исследование? Один путь – выработка нейтрального языка, условной знаковой системы, которыми можно было бы описать разные модели. Другой путь – локальные сопоставления одного образа с другим. В первом случае – слишком редкое решето, через которое все проскочит и нуль останется, все одинаковыми завыглядят; во втором – частое сито, через которое можно цедить бесконечно долго и улавливать лишь единичные особенности, без гарантии их принципиального значения. Мне вообще-то более по душе второй путь: восписать пестроту каждого образа и толковать смыслы деталей, микроэлементов быта и языка, которые ведь сочатся философическими значениями, но они обычно проглядываются мимо. На этом пути хорошо работает взаимное удивление языков, их взаимное «дразнение» – те заусеницы, которыми культуры задирают друг друга при контакте, что особенно видно при переводах: