Российский колокол № 1–2 (34) 2022 - Коллектив авторов

– Деточки мои… – прошептала Яня, ещё не до конца осознав глубину своей нечаянной радости. – Вернулись… слава богу!

– Бабушка! Бабушка пришла! – потонул её шёпот в ярком всплеске детских голосов. – А мы к тебе! Прямо из Египта! Представляешь?!

Она представляла и не представляла. Смеялась и плакала, с любовью посматривая на кучу обуви на вытертом половике – верный признак её большого семейного счастья.

Бывшая тёща

– А бывших зятьёв не бывает! – раздражённо заявила дочери Маруся. – Как и бывших тёщ. Зря ты Владика выгнала. Не чета твоему новому кавалеру мужчина. Непьющий. Воспитанный. Аккуратный. Детей любит. Пост солидный занимает. Такими запросто так не кидаются.

Вот только оказались у дочки свои виды на счастье. Она стояла на своём и упорно строила новую семью, по крупинкам лелея новые семейные радости. А истерзанное переживаниями Марусино сердце разрывалось между родной кровиночкой, внуками и несчастным Владиком.

«Подумаешь, ворчливый, – рассуждала она, складывая привычную ссобойку непривычному новому зятю, – подумаешь, жадноватый – я бы сказала, экономный. В принципе, хорошее для мужика качество. А этого фрукта мы вообще не знаем. И что Инка в нём нашла? Как в омут полетела. Не то что с головой – со всем нажитым. И деток за собой потянула. Беда…

А Владик? Должно быть, к маме подался. А она что? Женщина, к быту неприспособленная. Всю жизнь у мужа за спиной пряталась. Стыдно сказать – дом аж две служанки вели. Горничная да повариха. Марта – настоящая барыня! Была. Теперь что – муж умер, прислугу держать средств нет. А тут ещё и сынок вернулся. С полупустым чемоданом (видела я, как собирался горемычный, что под руку попалось, захватил, шкаф открыть не удосужился). Как там они? Что едят? Как порядки наводят? Как ладят?»

Промаялась Маруся месяца два. Не выдержала:

– Всё, ухожу. Не могу смотреть, как ты этому дармоеду Владиковы любимые ватрушки печёшь!

– Он не дармоед – прорабом на стройке работает, – возмутилась уставшая от материных упрёков да косых взглядов дочь. – Меня любит – не то что некоторые, тобою любимые. К детям хорошо относится. И руки у Матвея из правильного места растут.

– Ну и пусть себе растут! – ухватилась за последний довод Маруся. – А меня увольте. Собираю вещи – нет сил на чужие радости любоваться.

– И куда ж ты денешься? На дачу до апреля не сунешься – печка едва греет. Уж до лета потерпи. А осенью Матюше общежитие дадут, съедем. И потом – отчего это мои радости для тебя чужими оказались?

– Допрыгалась! Вместо родного дома казённая двадцатиметровка! А я… да мало ли мест у старого человека в запасе? У подружек перекантуюсь.

– Знаю я этих подружек! – фыркнула дочь. – К сватье на поклон собралась? Владичку куриными котлетками закармливать? А что он…

Маруся хлопнула дверью. Не стала выслушивать гадости о милом сердцу зяте. Пусть и бывшем. Ох уж эти молодые – сходятся, расходятся. А семья страдает. Дети по папке соскучились. Тёща бывшая, опять же…

– Не бывает бывших тёщ! – заявила Маруся на пороге сватьиного дома. – Так что принимай, Марта, помощницу. Ну что смотришь? Признайся уж, давно домашней еды не ели?

– Ну… – старалась припомнить мама Влада. Не вспомнила. Звенящая от непривычного ритма и выпавших на долю хозяйки забот голова быстро соображать отказывалась. Марта махнула рукой. Отступила назад. – Входи уж. От такого энтузиазма оружия, кажется, не придумали ещё. Будь гостьей. А хочешь, хозяйкой. Бери в свои руки всё, что осталось. Доверяю…

Инна не стала отговаривать маму от странного шага. Знала: той бы порядок везде навести. Собственными руками. По своему усмотрению. А там…

– А там лето придёт, вывезет она Владикову маму на дачу. Усадит на крыльце под навесом в кресло-качалку. Компотом ревеневым напоит, свежим клубничным вареньем угостит. В баньке выпарит. И по внукам соскучится. Самое долгое – до середины июня без нас протянет. А после лета домой вернётся – мы с переездом как раз квартиру до нужной кондиции доведём. Месяц завалы разгребать будет! Глядишь, и перестанет Влад своей новой жене чужие котлеты таскать.

– Ты бы намекнула Марии Ионовне на измены своего бывшего, к чему себя виноватой выставляешь? – предложил как-то Матвей.

– К чему человека разочаровывать? У мамы так заведено: своё слово – самое веское, свои взгляды – самые зоркие, свои пироги – самые вкусные. Своё сердце… А сердце у мамули большое и щедрое. Его любви на всех хватит: и на нас с детками, и на сватью, и на бывшего зятя, – Инна лукаво взглянула на мужа, – и тебе достанется. Сразу после лета и почувствуешь, как тёщи любить умеют.

Как Петровна от мужа уходила

– Надоел своими капризами! Сорок лет терплю! Хватит! – Петровна расстреливала мужа короткими ёмкими фразами. Служивший мишенью Иннокентий Иосифович внешне невозмутимо покуривал на балконе. Его молчание подстегнуло Эмилию Петровну к дальнейшим действиям. Она прекратила словоизвержение и помчалась в спальню.

Вытянула с антресолей сумку. Сорвала с плечиков в шкафу пару платьев. Сунула в пакет стопку белья. Уложила косметичку, кошелёк, банковскую карточку.

И хлопнула дверью. С наслаждением!

Через пару минут она была уже на остановке. Через час – у мамы.

– Давно бы так! А то мамину хатку до запустения довела. Что сад, что огород, что дом – посмотреть страшно…

Спровоцированный яростью «ураган» пронёсся сначала по двору. Смёл в огромную кучу за забором сорняки, ломаные ветки, полусгнившие ящики. К концу дня ещё две кучи красовались в углу старого сада, а сама Петровна с удовлетворением взирала на результат из чисто вымытого оконца в маленькой маминой кухоньке, с удовольствием запивая поселившуюся на душе радость травяным чаем. Вприкуску с шарлоткой из только что собранных яблок.

– Давно бы так, – сладким, яблочно-коричным шёпотом наплывали волны нисходящего покоя. – И чего, дура, столько лет маялась?

Потом она взбила перину и подушки, сменила бельё и улеглась в скрипучее гнёздышко пружинного матраца. На мысли сил не осталось. Помолилась на образа. Немного поворочалась…

– Неужто проспала? – хватилась Петровна, отмечая рассвет за окнами. – Немудрено: ссобойки да завтраки готовить теперь некому. Пусть сами управляются. Заодно и от капризов отвыкнут – с самим собой-то капризничать не получится.

Сладко потянулась. Ещё чуточку понежилась в пуховой мягкости маминых перин. Хорошо!

Выпила чаю с остатками шарлотки. Легко справилась с уборкой. Потом отправилась на кладбище, прибрала родительские могилки. Немного поплакала. Поговорила с мамой. Полюбовалась золото-багряными шапками клёнов.

На обратном пути