Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга II - Константин Маркович Азадовский

…в Ленинград наконец вернулся М. К. Азадовский. С первого же дня у нас установились очень дружеские, даже какие-то домашние отношения. Я бывала частым гостем в его доме, мы подолгу гуляли, даже вместе ходили в кино. Его милая жена – Лидия Владимировна – периодически устраивала застолья для его учеников. Тогда мне думалось, что единственная цель этих маленьких пиров – сплочение нашего «фольклорного» коллектива. Наш учитель ценил взаимоотношения, не терпел конфликтных ситуаций, которые хоть и нечасто, но иной раз возникали в нашей среде. В домашней обстановке за щедрым столом мы и в самом деле становились ближе и добрее друг к другу. Лишь позднее я уловила еще один «тайный смысл» застолий. Учителю хотелось, чтоб в нашей голодноватой и холодноватой общежитской жизни бывали праздники. А уж чего стоили эти «праздники» радушным хозяевам, особенно Лидии Владимировне, руками которой сооружался гостевой стол, – можно догадываться. Конечно, профессорские карточки отоваривались побогаче, нежели наши, студенческие, но не настолько же, чтоб кормить такую ораву[40].

Многие из учеников, приходя к М. К., удивлялись обилию книг, переполнявших жилье профессора, где бы он ни жил, – для многих это было непривычно. Так, А. И. Малютина[41], приехавшая летом 1943 г. в Иркутск, чтобы обсудить с М. К. программу кандидатских экзаменов и план своей будущей диссертации, была поражена, посетив домик Азадовских в Красном переулке:

Этот дом казался мне настоящим храмом, я заходила туда как в святилище. Уже передняя была от пола до потолка уставлена книгами. А сколько их было в кабинете! Там на столе всегда лежали новые книги, журналы, свежие газеты. <…> У меня просто глаза разбегались, глядя на эти книжные сокровища![42]

О богатейшей библиотеке М. К. (оставленной им на время эвакуации в Ленинграде) сообщают многие мемуаристы. Например, Д. М. Молдавский:

Он <М. К.> был сам страстным библиофилом и ценил эту страсть у своих учеников. Впрочем, в отличие от других библиофилов, он собирал книги направленно – по профессии – по фольклористике и этнографии. Но так как он занимался еще историей русской литературы XVIII и XIX веков, декабристами, был крупнейшим специалистом по «сибиристике», то библиотека у него была огромная. И я очень любил рыться в его книгах…[43]

М. К. позволял ученикам (и не только ученикам) пользоваться книгами своей личной библиотеки. В сохранившейся записной книжке («Календарь для учителей на 1917/18 г.») с перечнем его учеников по Шестой гимназии и Коммерческому училищу против многих фамилий рукой М. К. вписаны названия книг его библиотеки и фамилии тех, кому он давал их на время. Так было всегда и всюду. А. И. Малютина вспоминает, что она «высокими связками уносила их <книги> из гостеприимного дома, по прочтении меняя на новые»[44].

Ей вторит И. П. Лупанова:

…еще из своего сибирского далека Марк Константинович написал мне, что в Ленинграде в моем распоряжении будет его библиотека. По молодости лет я и тогда, и после нашей встречи в ЛГУ, когда обещание реализовалось, не могла полностью оценить необыкновенного доверия и щедрости моего учителя. Ведь книги, попадавшие в мои руки, часто были совершенно уникальны, им просто цены не было. А я уносила их в свою «общагу», где у нас на четырех человек было восемь квадратных метров, где один и тот же стол служил и письменным, и обеденным, где антикварную книгу могли запросто заляпать супом, откуда ее могли (без всякого злого умысла) прихватить случайно заскочившие соседи[45].

Красочный библиотечный эпизод, связанный с И. И. Кравченко, передает в своих воспоминаниях К. В. Чистов:

Кравченко, глубоко потрясенный количеством книг, обнаруженным им в ленинградских библиотеках, на первых порах стал очень разбрасываться. Список работ, который предлагался аспирантам, казался ему ничтожно кратким. Но вот он побывал дома у Марка Константиновича и с восторгом потоптался у стеллажей домашней библиотеки Азадовского – она была действительно обширной. Ему представилось, что он, наконец, обрел цель вполне достижимую: перечитать все книги в библиотеке Марка Константиновича. <…> Рассказывая о том, какие у Ивана установились отношения с его библиотекой, Азадовский говорил нам не без иронии: «Разве вы умеете читать? Возьмете две-три книжки и читаете неделю? А Кравченко приходит ко мне с веревкой и говорит: „Можно я возьму эту полку?“»[46]

Библиотека, которую ученый собирал всю жизнь, от студенческих лет до начала 1950‑х гг., к сожалению, не сохранилась. Рассказ о ее печальной судьбе читатель найдет в заключительной главе этой книги.

Современникам, как уже говорилось, запомнилась редкостная отзывчивость М. К., его готовность протянуть руку помощи каждому, кто в ней нуждался. «Приходится буквально поражаться тому, как мог ученый после первого же обращения к нему незнакомого человека так глубоко вникнуть в его нужды и тревоги, так обстоятельно разобраться в них…» – вспоминает А. И. Малютина[47]. М. К. интересовался жизнью своих учеников, причем не только университетской, готов был обсуждать с ними обстоятельства личной жизни, проявлял внимание к их быту, радовался их успехам и принимал близко к сердцу их неудачи. По словам Л. М. Лотман, «Азадовскому можно было откровенно рассказать о личных переживаниях»[48].

Д. Б. Кацнельсон называет его «чутким, доброжелательным и каким-то удивительно ласковым» педагогом: «Он обращался к студентам „голубчик“, к студенткам – „голубушка“, тепло поощрял даже самое малое удачное наблюдение, ободрял»[49]. Он помогал выбрать научную тему, правильно построить работу, довести ее до конца, а в случае успеха – отметить, выдвинуть на конкурс. «У меня на конкурс молодежи пошли две хорошие работы, – с удовлетворением сообщал М. К. 22 сентября 1937 г. Ю. М. Соколову. – Большой сборник беломорских сказок А. Нечаева (60–70 печ<атных> листов) и „Сказки Марийской области“ (ок<оло> 25 л<истов>) К. Четкарева. Обе работы будут печататься»[50].

Такое отношение вызывало ответные чувства. Ученики М. К. неустанно выражали ему свою благодарность – изустно и письменно. Их эмоции проявлялись по временам достаточно бурно, буквально перехлестывая через край. Его заваливали цветами, делали ему памятные подарки. Л. В., гордясь мужем, обрисовала одну из таких ситуаций в письме к В. Ю. Крупянской (1 июля 1943 г.):

А знаете, что больше всего переживают сейчас студенты? О чем идут бесконечные споры, дебаты и дискуссии? Уедет М. К. или