Ментальности народов мира - Георгий Дмитриевич Гачев

Много пророков и лжепророков явилось разглагольствовать в ту эпоху – и на ловушку слова арканили души и жизни. Ораторы были – Троцкий, Киров – «трибун революции» и, само собой, – Ленин. Это – демагоги = «вожди демоса». А «демос» – не «на-род». Народ приРОДен, организм. Демос – категория города и гражданского общества; сход, толпа индивидов, смесь, агрегат. И цель партии коммунистов в революции – мечеными атомами идеологически нацеленных речей бомбардировать, расколоть наРОД, как организм природный, – и превратить в собирательность атомарных граждан, кого уже легко вертеть и кем манипулировать логикой рассудочных словес.

Речь Чапая – иная. Тут слово ложится на славу его личности-легенды. Потому он себя подает, красуется на радость любящих его, лучи славы посылает и питает словами. Речь = акт Любви меж героем – и массой народной, Матерью Россией. Преданность и взаимопонимание – ее итог. Ловят друг друга и он, и она, масса. Он – как фаллос. Она, вагина же, размножена на раковины ушные внимающих… Так что много превращенного Эроса в сценах-кадрах этого фильма.

Логос Чапая – характерный = от его характера-натуры-личности. Общие мысли-тезисы он приводит к себе и на себе раскладывает: «Я вам командир, но командир я только в строю. На воле я вам товарищ. Приходи ко мне в полночь и заполночь… Обедаю – садись со мной обедать, чай пью – чай пить садись. Вот какой я командир» (с. 87). И такое слово безошибочно стяжает ему сердца.

Чапаев и для себя не «я», а «он» – ЧАПАЙ! ЧАПАЕВ! Командир-герой личной – Чапаевской – дивизии, что не привыкла отступать… И в этом диапазоне между мужичком и героем распялен образ, в этом поле, между этими полюсами напряжения мечется персонаж Бабочкина, как его прототип – на лихом коне… Образ динамичен в самом построении в фильме…

И еще Чапаев – не Чаадаев!.. «Чапать» – плебейское дело и слово. У Даля такие значения сему слову: «трогать, брать, цапать; черпать; качать, зыбать; чапаться – качаться» и т. п. «Не чапайся за меня»… Прилипчивость – означает. И – к сердцу. Как и вклеился Чапай в душу русского народа, в Психею России, – в нашу, зрителей фильма «Чапаев»…

28. VIII.95.

Да, бросил-повесил я в воздухе вопрос: отчего комплексует русский человек и народный ум перед образованностью, наукой и научностью, умом ученым, книжным?.. Да – из размеров России необъятных, в которой каждое село или даже регион – там Урал или Московия – лишь остров в океане. И своим умом и здравым смыслом лишь в этих узких пределах могу соображать… Но я знаю, что я и «мой край родной» – всего лишь капля в море Целого России, и мне отсюда не видно, а «ТАМ, Наверху – виднее!» Отсюда и доверие Центру, Власти, что – ожидается-предполагается – по науке действует и способна соединять разрозненные части страны – в Целое и интерес Всея России самодержать и государить…

А еще тут – Песня стыдится перед Наукой: я только петь могу, а не знать. Как вы там, ученые! И Песня чувствует себя глуповатой, как и Поэзия перед Математикой, Рассудком… А вот эти: Наука, Знание – не чувствуют стыда перед Жизнью и Искусством: у них уже атрофировался этот орган – стыда и совести, что вполне есть у эмоционально-чувственных Песни и Поэзии…

Космос Достоевского

У Достоевского исследовали: мысли его и героев; идеологию; его как психолога души человеческой; структуру его романов (полифония и диалогизм – по М. М. Бахтину). Телесность же, материя, предметность его мира как-то оставалась без внимания[65]. А разве это все без значения, что у него город, сырь, белые ночи, нет животных, есть кухни, углы, перегородки, пауки, вонь, лестницы, чахотка, эпилепсия, нет матерей, есть отцы, нет рожания, нет Кавказа, нет моря, но есть пруды? То есть не только то, что есть, но и минусовая материальность, т. е. вещи, которых у него нет и которые есть у других русских писателей и значащи в контексте русской литературы, – все это тоже есть голос и смысл. И эта предметность есть не просто наполнитель структуры, – нет, она идейна, есть тоже полноправный голос в полифонии Целого. Ибо тела, вещи – духовно не бездарны, но сочатся духовными смыслами, суть тело-идеи.

Читать Космос (в эллинском смысле – как строй мира) Достоевского мы будем на древнем натурфилософском языке четырех стихий. Представим: если бы Эмпедокл воззрился на мир Достоевского, как бы он мог его прочитать?

1. Отлучение от природы. Город – что́ есть?

Почему у Достоевского нет природы и пейзажей, а все сосредоточено в городе, и что бы это могло значить? При-рода нам род-ная. Здесь нет отчуждения. Среди природы у человека рассасывается чувство своей особности и уникальности в бытии – то, что остро обступает в городе, так как человек там – единственное живое, природой рожденное существо-организм средь искусственного мира механизмов – окружающего, но не родного (ибо он не рожден в – гонии, а сотворен трудом в – ургии)[66]. Достоевскому нужно это отлучение от природы, чтобы, порвав пуповину с братской средой, накоротке замкнуть людей лишь друг на друга, создав тем самым громадное напряжение, вибратор, усилитель для разглядывания малейших внутричеловеческих душевных поползновений[67]. Город ему нужен принципиально, чтобы очутить человека без иных родственников в бытии, кроме себе подобных: только род людской есть родня ему, а не природа, – и поэтому у него монотема: человек и судьба человечества в вакууме безжизнья и на чужбине вещества.

Толстой, напротив, отводит в небо (Аустерлиц князя Андрея) и в землю (травинка в запеве к «Воскресению») межлюдские напряжения. Человечество у него разомкнуто в природу = родную. У него и у Пушкина, у которого природа тоже входила в диапазон мироучета, бытие всестороннее, но зато и расслабленнее, ибо больше веществ, видов = идей, предметов. У Достоевского – никаких видов, сплошная невидаль (туман, ночь), никаких пространств наружных (пейзажей), – зато мир сил и энергий бродит в отрыве от масс. У него, как в динамике, сила и время – вот категории. Он создает динамику Психеи, Мировой души в ее воплощении в человеческую, посередь Космоса (мира Божьего, которого он не приемлет, – ср. Иван Карамазов) и Логоса (рассудка, «Арифметики»). И при изоляции от пространства настолько же усиливается отнесение себя к току времени. (Потому, кстати, так разукрупняется время действия у него в романах: за одни сутки чуть